— Садись, Шурка! Неси варенье, блины. Давай с тобой поговорим, как в детстве! Помнишь? — спросил, глянув в глаза сестре. У той слезы покатились. Ничего не забыл Яков. Крепко помнил детство. Даже свечу зажег. Большую. Разложил ложки. Сахар кусковой. Возле него щипчики. Так отец любил пить чай. Мать — с вареньем уважала. Любила земляничное иль малиновое. А дети — клубничное. Только Алена предпочитала черничное. И нынче оно есть. Всякое, для всех…

Яков заранее помыл красный угол, зажег лампаду. И, глянув на образа, почувствовал исходящее от них тепло.

— Не плачь, Саня! Мы не одиноки! Не рви себе душу! Знаю, как нелегко тебе приходится. И мне не легче. Но чувствую, что мы не одиноки. Что наши с нами. Они не умерли. Их души с нами.

— Как знаешь? — дрогнул голос Шурки.

— Тяжко мне пришлось недавно. Вывозили на машине гуманитарную помощь, какую нам прислала Германия. А церковь получила ее и нас не забыла. Дали одеяла, простыни, одежду старикам. Все очень добротное, дорогое. Я за каждую вещь расписался. Выехали с подворья за ворота, не больше двухсот метров. И на самом крутом спуске колесо прокололось. Переднее. Хорошо, что на малой скорости, иначе занесло бы нас с горы в обрыв. Испугались мы с водителем. Оба подумали, что случайно гвоздь поймали. Но едва вышли из кабины, глядь, из-за обрыва трое поднялись. Пока шофер сообразил, что неспроста объявились, эти трое уже рядом. Я только успел помолиться, попросил защиты у Господа, чтоб оградил от беды. Эти трое нас в кольцо. И требуют отвезти груз, куда они укажут. Водитель проколотое на запаску меняет. А я и говорю, мол, куда вам отвезти? Они и отвечают — лучше выйдите из машины, сами отвезем. Понял, они меж собой не договорились. А значит, мало знакомы, плохо друг друга знают. Одно не мог уловить — чем они вооружены? Но решился. И когда один из троих захотел меня из машины вырвать нахрапом, поддел я его. Честное слово — слегка! Но как он покатился в обрыв! С воем, с визгом, с треском. Одного еще водитель монтировкой погладил по голове. Тот враз в дорогу носом воткнулся. А последний, третий, нож достал из-за пояса и ко мне кинулся. У меня ни в руках, ни под рукой, ну, как назло, ничего нет. Я уже подумал, что конец мне. И как заорал: «Мама!» Вижу, облако мигом появилось. Белое во тьме. Тот бандит в страхе оглянулся. И тут же, непонятно как, слетел в обрыв. Под ним земля осыпалась. Он и закувыркался вниз головой. Я глянул на облако, а оно ну точная фигура мамы нашей. Только такой, какой она была в молодости. Я ее хорошо помню. Смотрю на нее. А она благословила меня. И вскоре словно растаяла, исчезла. Я на колени упал перед этим чудом. Ведь вот услышала, явилась, защитила от неминучей смерти. Не оставила в беде. А значит, они всегда с нами. И нет в жизни одиночества. Только надо уметь видеть и чувствовать. Не забывать и не грешить, чтобы не осквернять себя и свой дом. Тогда и они, наши родные, не погнушаются нами, всегда помогут, навестят и защитят…

— А я и не грешу! — уверенно ответила Шурка.

— Не грешен только Господь. А ты как все. Или напомнить, что в гордыне пребываешь? Человека обидела ни за что! Обозвала! Из дома выгнала! А он столько доброго сделал тебе! Так-то ты его за все доброе отблагодарила?

— Яша! Насмешек над собой не стерпела! Сам знаешь! Иль всю жизнь станешь меня корить этим?

— Напоминаю, чтоб не говорила о безгрешности.

— Лучше б помог мне помириться с ним! — повернулась Шурка лицом к брату.

— Чтоб ты через неделю снова опозорилась? И я вместе с тобой! Ты же шуток не понимаешь! А в жизни надо уметь отличать слезы от смеха, как горькое от сладкого. Вот сама подумай, за что тебя твоя соседка ненавидит? За что Анька решила отомстить тебе? Есть твоя вина перед ней в чем-то? Иль просто бабья зависть?

— Не знаю! — покраснела баба и опустила голову.

— Если есть вина, тогда и удивляться нечему. Но ведь и тут почему ты ей поверила? Той, какая мстит и ненавидит? Почему подумала плохо о Кузьме? Ищи в себе причину! Ведь даже помирившись, жить с ним не сможешь.

— Это почему? — удивилась Шурка.

— Все просто! Вас тут же разобьют такие, как Нюрка, Максим, да мало ли их на белом свете? Ты веришь всем, но не Кузьме! Вот и суди, получится ли у вас семья? Конечно, нет! Зачем впустую терять время? Все равно через неделю разбежитесь…

— Значит, отрекся он от меня? Не прощает? — налились слезами глаза бабы.

— Дело не в нем! В тебе!

— А он что сказал? — затаила дыхание.

— Кузьма тоже в тебе не уверен. Срань твою помнит, не забыл. Потому решиться ему очень трудно. У него не те убеждения и возраст, чтобы менять баб, как нательное белье. И рисковать не может. Жизнь и имя — одни на всю жизнь.

Шурка сидела, опустив голову.

— Ведь если вам вместе с Кузьмой жить, так иль иначе тебе придется видеться с Максимом.

— А я уши заткну!

— Глупая! Улыбаться надо и хохотать. Ну раз побрешет, другой — и надоест тебя разыгрывать. Ведь он за дуру тебя считает, иначе не посмел бы так шутить.

— Но почему?

— Понял тебя, раскусил. Если б я был на твоем месте, сам бы Максима разыграл. Довел бы до визга. Отучил бы мигом скалиться, на пушечный выстрел обходил бы. И внукам своим дал бы зарок не задевать меня!

— Научи! — попросила Шурка.

Яков до полуночи учил ее, приводил примеры, убеждал, объяснял. Санька то смеялась до колик в животе, то ойкала от страха, слушая брата.

— Клин клином вышибай! Это действует без промаха. Сказали тебе, что Кузьму с другой женщиной видели, сразу смейся и отвечай, мол, горжусь, что его и другие любят. Значит, у меня самый лучший мужик на свете! Посмотришь, после этого у всех пропадет желание сплетничать, вбивать клинья между вами! Или Нюрка придет. Не исключено! Скажет, что Кузьма к ней заходил. Приставал! Как на это ответишь ей?

— Скажу, коль сука не подставится, кобель не растравится! Пусть магарыч ему гонит за удовольствие, что выручил по-соседски…

— А не сорвешься? Не бросишься на Кузьму с ухватом?

— Нет, Яшка! Ты мне столько рассказал. И не слышала раньше, что люди такие подлые стали.

— Знаешь, даже у нас в стардоме среди стариков, какие не то век, последние дни доживают, случается всякое. Казалось бы, этим что нужно? Жизнь прошла, все позади. Еле душу носят. Но и они не без греха… — вздохнул Яков. — Была у нас одна… Таисия. Красивой в молодости была. Таким со старостью мириться трудно. Им все не верится, что годы молодость унесли, как украли в одночасье. Бывало, глянет на себя в зеркало и саму себя не узнает. Плачет. Что куда подевалось? Не верила, что жизнь ушла, а старость наступила до обидного быстро. Чтоб не поддаваться ей, следила за собой. Ну, всякие маски, кремы, массажи, краски применяла. И одевалась очень хорошо. Выделялась из всех бабок. И что б ты думала? Мои каргуленьки стали ей завидовать. Не простили Таисии превосходства. Она и впрямь выглядела много лучше других. Вздумали ей нагадить. И поползли о Таисии сплетни, слухи, одни грязней других. То она со стариками нашими путается, то ночами к мужикам убегает. Насочиняли, вроде у нее муж имеется. Какой-то деляга из коммерции. И она вместе с ним влипла в историю. Теперь вот спряталась в стардоме от расправы. Ей под койку подбрасывали бутылки из-под вина и коньяка. Короче, травить стали человека. Она поначалу внимания не обращала, отшучивалась. Потом злиться стала. А дальше — выдержка сдала. Ругаться начала с бабками. Те ж целым ульем на одну. Понаблюдал я, проследил. Все понял. Пришлось вмешаться. И трех самых гнусных сплетниц выпроводил из стардома. Вернул к родне, чтоб на своей шкуре познали и вспомнили цену унижений и насмешек, сплетен и пересудов. Остальные враз утихли. Но… Я слишком поздно спохватился. Таисию успели довести до инфаркта. Она умерла в больнице на моих глазах. Она уже знала, что виновницы наказаны. И все ж просила перед смертью: «Яша! Не позволяйте больше никого изводить у себя. Жизнь — красивый подарок. Не давайте ее украсть, отнять, не дозволяйте укорачивать никому. Ибо жизнь — всего лишь зеркало, заглянув в него девчонкой, вскоре увидишь себя старухой. И все не верится… А была ли она на самом деле?» Я так и не понял, не успела досказать, что было — молодость иль жизнь? Она любила их… А я просмотрел. Так вот ты не позволяй отнять то, что Богом тебе подарено, — жизнь и любовь! Не приведись не уберечь! Эти дары нынче из рук рвут. Как у Таисии. Мне и теперь горько вспоминать ее. А ведь у тебя под боком Анна живет. Эта не упустит возможности на твой порог соли насыпать. Помни о том. Кузьма не тот человек, какого можно выгнать еще раз. Больше вас никто не примирит. И я помогать не стану. Потому что на его месте, между нами говоря, я и этого раза не простил бы тебе никогда! Потому что мужик всегда найдет себе женщину. А вам, бабам, ждать приходится. Иногда всю жизнь, до смерти, да уходят одинокими. Трудно по себе найти. Но удержать и сберечь еще сложнее…