— Яшенька! Отпусти его из стардома. Пусть он в избе хозяином будет! Хватит с него того, что иметь станем, — попросила Шурка.

— Не канючь! Где еще тот Кузьма? А ты уже условия ставишь? Не поспешила ль с ними? Это как он! Ему решать! Не навязывай. Не раздражай человека. Для меня его слово — закон! Твое, хоть и сестра, — только пожелание!

Они легли спать уже под утро, когда за окном разразилась гроза.

Первый ливень ударил по стеклу тугими струями, словно хотел смыть горечь с памяти, слезы с лиц…

Первым автобусом уехал из дома Кузьма. Не простился с детьми. Зачем? Его здесь никто не вспомнит и не хватится Его никто не ждет сюда. Он это понял, проговорив с детьми до полуночи.

Нечего ждать. Не на кого положиться. Зазря надеялся на тепло. На меня его не оставили, не приняли в расчет, — нырнул в автобус человек. И, оглянувшись на окна дома, подумал: — Спят… Впрочем, их души ничто не разбудит. Дети… Когда-то старики считали детву корнями рода, наследниками. А эти, мои, как гниды в портках. Только грызть умеют. За душу! Сухие корни у семьи моей. Коль по совести, сам знаю: сдыхать стану — не подойдут, коли до того успею подписать завещанье. Выходит, впустую жил. И с Настей и с ними, — смотрел на удаляющийся дом… — Теперь лишь под вечер спохватятся, куда это я пропал, не сказавшись? Хотя кто схватится? Кому нужен? — вспомнилась перекошенное лицо Егора, растерявшийся Андрей, обозлившийся Максим. И ни в ком ни капли тепла. — Опосля что-то на них нашло. Но то уже не от сердца», — понимал Кузьма.

Он и не знал, что Женька, проснувшийся раньше всех, тут же хватился его — деда. И, увидев пустую постель, бросился к окну. Но на автобусной остановке ни одного человека. Уехал… Некого остановить и вернуть. Лишь серый дождь барабанит в окно миллионами слез за всех ушедших оставшихся сиротами в своих домах…

Кузьма почти приехал в стардом. И вдруг словно кто-то вытолкнул его из автобуса, заставив изменить маршрут.

«Чево ждать? Я что, мальчишка? Сам разберусь, — нетерпеливо смотрел в окно. Вот и остановка. — Нагряну, как гром в зиму. Небось еще спит? Да и чего ей спозаранок вскакивать? Заявлюсь вот нежданно. Увижу, как ждала», — вышел на остановке и, перескакивая лужи, бегом помчался к дому от проливного дождя.

Шурка подметала в сарае, когда услышала стук хлопнувшей калитки и торопливые шаги к крыльцу. Она никого не ждала в столь ранний час и, увидев Кузьму, от удивления и растерянности выронила веник из рук.

— Кузьма! — не поверила глазам, выскочила навстречу босиком. — Кузьма! Как долго я ждала тебя! Целую вечность! — боялась, что он оттолкнет, сказав, что приехал за Яшкой…

Шурка забыла о дожде.

Нет, он не отступил. Кузьма обнял ее, как когда-то, убрал с лица мокрую прядь волос. Заглянул в глаза тепло, знакомо:

— Ждала? Потому дожил и воротился. Шибко долгой была разлука, очень тяжким — путь к тебе…

Яков, затопив печь, подошел к окну. Он тоже услышал стук калитки, звук шагов. Но никто не входил в дом. Человек, приоткрыв занавеску, выглянул во двор и тут же смущенно отвернулся…

Он вспомнил, что у каждой осени, как в человеческой судьбе, бывает только свое бабье лето…

Эту волчицу в стае признавали. За легкий бесшумный бег, когда в потопе за добычей она, казалось, не бежала, а летела по воздуху, едва касаясь седых макушек сугробов. Длинные тонкие лапы ее, гибкая спина — серая, без единой подпалины, гордая голова с прямыми ушами, внимательные зоркие глаза — все вызывало зависть волчиц. Стая подчинялась вожаку. И только эта молодая красавица никому не покорялась. Она жила в стае сама по себе. Своею прихотью. Нередко уходила. Никто не знал куда. Но всегда возвращалась в стаю. Нагоняла ее в ночи либо поутру. И, вылизав сытый живот, ложилась спать. Добычу, какую бы то ни было, она предпочитала съедать одна. Добыча — это волчья удача, это сама жизнь. Закон стаи для всех одинаков: молодых спящих волков всегда охраняют старые. Стая держится на сильных, а сила — в молодости. Вот и на общей охоте: не, важно кто выследил, кто завалил зверя. Сытно поест лишь тот, кто сумеет отнять у собрата кусок мяса побольше и пожирней. Не победой над зверем гордились волки, а сытостью. Тугой живот — это и есть волчье счастье.

Волки стаи давно не оглядывались на старых волчиц. Нередко, поймав добычу, отгоняли от нее голодных старух. Иную так полоснут по боку, что у той в глазах потемнеет. Рыкнув в самую морду, пригрозят жутко. Сами тут же, оторвав громадный кус, несут его в зубах молодой волчице. Та никогда не лезла к чужой добыче. Сидела поодаль. Смотрела, как делит стая оленя иль зайца. А волки… один перед другим старались. Положат свою долю перед волчицей. Ждут, когда возьмет. В глазах — надежда. Ведь пора бы волчице приглядеть друга. Вторая ей зима пошла. И волки все чаще заглядывались на нее. Молодая подруга — радость. Много волчат принесет. Сильных, здоровых… Но с кем из волков сядет она в лунную морозную ночь на сугроб? Кому подпоет в звонкой тиши? Кому позволит обнюхать себя? С кем из них убежит от стаи ночью в белые, молчаливые снега? Кого изберет? И ждали волки. Терпеливо выказывали знаки внимания. Пытались завлечь ее в тундру, подальше от стаи. Но волчица, словно не понимая, оставалась сидеть на прежнем месте. Случалось, иные, особо назойливые, теряли терпение и, подойдя, кусали за ухо, за бок. Не больно. И все ж… Волчица подскакивала пружиной. И тогда худо доставалось смельчаку. Самому вожаку, матерому волку, метину поставила — ухо порвала.

Старые волчицы знали, отчего теперь в стае вспыхивали драки. Когда-то и из-за них враждовали волки. Но это было так давно… Друга волчицы выбирают тщательно. Не вдруг, не всякого можно подпустить. Вот и эта правильно делает. Только странно, почему с тоской в снега смотрит? Кого выглядывает, кого ждет? Ну да придет еще ее время, — думали старые волчицы, вспоминая свое.

Зима уже шла на убыль. И хотя ночами еще трещали морозы, солнце уже пригревало так, что сугробы проваливались не только под оленем, но и под волком. По взбухшему снегу невозможно было догнать даже зайца. И волки ждали ночи. Сейчас стая не гнушалась никакой добычей. Да оно и понятно! Ожидалось потомство. И волчицы теперь стали злыми. Еще бы! В животе не меньше шести волчат есть просят. А волки указывают на снег: мол, он мешает. Волчицы рычали на волков требовательно. И едва наступала ночь, сразу начиналась охота. Оставалось совсем немного до весны. Скоро, разбившись по парам, заживут волки семейно. Защищаясь и кормясь кто как сумеет. Одинокой в этом году осталась лишь молодая волчица. Знать, не будет у нее волчат по весне. И придется ей до самой глубокой осени жить без защитника и кормильца. Зря привередничала. Прозевала время свое Теперь мучайся одна. Выследят такую люди и… поминай, как звали. Училась бы у нас. Мы уже жизнь прожили. Знай: красе — час, гордости — предел имеется. Качая дрожащими головами, засыпали волчицы устало, ожидая появления на свет своего потомства. Возможно, последнего…

Теперь волки все реже охотились стаей. Каждый старался накормить досыта только свою подругу. Ведь та носила его волчат. А они должны родиться сильными…