Вначале день невинно убиенных младенцев был печальным событием, поскольку дети пострадали и не обрели спасения. Августин Гиппонский, например, полагал, что они прокляты, поскольку умерли некрещеными. Другие богословы были не столь уверены. Эльфрик утверждал, что они восстанут в день Страшного суда. К XII веку акцент был уже на радости, а не на скорби. Предполагалось, что дети были крещены своей кровью, а скорбящие матери – своими слезами. Облаченные в белые одеяния, связанные с крещением и плотской чистотой (in albis), невинно убиенные младенцы возрадуются в раю, а не будут мучиться в аду[888].

Поэтому в XII веке избиение младенцев стало популярным, широко распространенным сюжетом. Мощи невинно убиенных было легко достать, а поскольку предполагаемых жертв было так много, различные церкви могли спокойно утверждать, что хранят их частичку, не опасаясь, что где-то окажутся точно такие же. Христиане XII века не только видели мощи юных жертв (например, лопатку невинно убиенного младенца в Питерборо), но и могли взирать на изображения их смерти всякий раз, как посещали церковь. Начиная с середины столетия образов этих становится все больше и больше. Они появляются везде, начиная с металлического алтаря в Дании и дверей собора в Новгороде и до иллюминированных английских псалтирей, порталов собора в Пизе и швейцарской скамьи. Эта тема была особенно популярна в романских и ранних готических соборах во Франции; избиение младенцев изображали на дверях, где этот сюжет сразу бросался в глаза, и на верху колонн. История вифлеемских младенцев фигурирует в трех четвертях известных нам французских клуатров XII века[889].

В середине XII века два видных приверженца почитания невинно убиенных младенцев увеличили значение этого культа, подавая пример остальным. Монархи словно бы испытывали особое влечение к этой истории, может быть, потому, что катализатором резни стал страх Ирода перед новорожденным царем (rex novus)[890]. Король Людовик VII поощрял почитание невинно убиенных младенцев, построил в их честь известную церковь в Париже и часто клялся per sanctos de Bethelehem[891]. Бернард Клервоский, духовный наставник Людовика и его друг, влиятельный аббат монастыря Клерво, поддержавший короля в намерении отправиться во Второй крестовый поход и утешавший его по возвращении, также настаивал на святости вифлеемских младенцев; в этом с ним солидаризовались и другие видные клирики, например Пьер Абеляр, посвятивший невинно убиенным драматичный гимн.

Культ невинно убиенных младенцев был широко распространен среди бенедиктинцев в начале XII века; вероятно, именно по этой причине Грегорио Папарески (ум. 1143 г.) принял необычное имя Иннокентий (невинный) после избрания папой в 1130 году. Выбор этого имени также отличал его от соперника Пьера Пьерлеони, избранного папой в том же году. Хотя выборы Пьерлеони были более традиционными, теперь его помнят как антипапу Анаклета II, внука крещеного еврея[892]. Пьерлеони, бенедиктинскому монаху, получившему образование в Париже и опиравшемуся на поддержку большинства кардиналов и римских клириков, так и не позволили забыть его происхождение. Приняв имя Иннокентий, Папарески тем самым провел параллель не только между собой и святыми детьми-мучениками, но и еврейскими корнями своего соперника, которого он и его сторонники всячески демонизировали. Среди тех, кто особо рьяно и злобно нападал на видного клирика Пьерлеони, был Арнульф из Сееза (с 1141 года – епископ Лизье) – позже, как уже отмечалось, он сопровождал Людовика VII во Втором крестовом походе. Арнульф обличал предательство, чревоугодие, плотские желания Анаклета, его еврейскую внешность и связывал все эти характеристики с Антихристом[893]. Удачливого папу Иннокентия II всячески поддерживал Бернард, который никак не возражал против очернения имени Пьерлеони на протяжении всего раскола, окончившегося только со смертью Анаклета II в 1138 году.

Бернард активно и публично утверждал святость невинно убиенных младенцев в ходе борьбы с ересями, особенно с ересью отрицания действенности крещения новорожденных. Выступая против ересей в «Проповеди о Песни Песней», Бернард прямо обращается к слушающим его родителям. Он сравнивает невинно убиенных младенцев, растерзанных солдатами Ирода, с детьми XII века. Далее он приравнивает мученический венец невинно убиенных младенцев «к спасению, даруемому крещением любому младенцу, который умер до того, как вошел в разумный возраст»[894]. С точки зрения Бернарда, младенцы были крещены кровью мученичества, которая столь же действенна, сколь и вода крещения. И хотя они не могли ни выразить согласие принять муки, ни исповедовать свою веру, он утверждал, что они были крещены согласно своему желанию, каковое изъявили своим плачем[895].