Простой вопрос, но так сразу и не ответишь.

– Да так, по дороге подобрал. Беженец из Франции, ездит автостопом. Не обращай внимания, кажется, этот бездомный с придурью.

Взгляд Рыжего ложится на дорогие часы Бонне, а улыбка расползается шире. Но это не его дело, и он лишь пожимает плечами.

– Зачем ко мне притащил?

– А куда его? Выпить с дороги для человека святое. А я давно болезным не подавал, вот и решил раскошелиться.

И уже хмуро в лицо прислушивающегося к разговору француза:

– Я за рулем, Бонне. Пей один или иди на хрен! Впрочем, – кусаю губы, поворачиваясь к парню, позволяя себе улыбнуться пришедшей в голову мысли. – Слушай, а может, девочек угостим? Это клуб, долго искать не придется. Ну так как, приятель?

В этот момент я сам не знаю, на что надеюсь, но хитрые глаза Бонне сбегаются в щелки.

– Решил подставить меня, да, чувак? – ухмыляется блондин. – Не выйдет. Ты мне больше нравишься. И мне плевать, кто за рулем – ты или я, один пить не стану. Вернусь к крошке Белль. Такси вызвать не проблема, а твой адрес я запомнил. Ну так что, красавчик Крейзи, – протягивает руку, чтобы хлопнуть меня с вызовом по плечу, – попробуешь Арно остановить?

Я так и застываю, чувствуя, как холодеет спина. Не станет, смотрит уверенно в глаза, а я не могу поверить: за кого он меня принимает? Ведь прекрасно все понял и даже предупреждение услышал. С Воропаевым решить вопрос оказалось куда легче.

Не помню, как стаскиваю его за грудки со стула и прижимаю к стойке. Толкаю, вдавливая в нее, заглядывая в расширившиеся глаза.

– Только попробуй сунуться к Эльфу, чертов Бонне, и я тебя убью! Клянусь! Здесь нет никого, кто бы смог мне помешать. Если хочешь вернуться целым, не советую испытывать мое терпение. Оно давно кончилось, ясно?! Еще до того, как ты появился в нашем доме!

– Тшш! Остынь, Фрол. Остынь! Не пугай народ.

Бампер. Подошел незаметно, опустил руку на плечо, похлопал по груди, отводя от зарвавшегося гостя.

– Лучше скажи, а не тот ли это француз, сообщение которого я на днях для тебя переводил?

Я молчу, и он понимает все сам.

– Ясно. А я в толк взять не могу: чего ты приехал как с цепи сорванный? Но «Крейзи» – это точно про него, приятель! – смеясь, замечает блондину на хорошем английском. – У тебя отличное чувство юмора! – поднимает вверх большой палец. – В отличие от моего друга. И это, Арно, скорее не комплимент, а мой тебе совет поубавить прыть и не нарываться.

Он обращается к парню на его родном языке, и тот удивленно кивает, оживляясь. Что-то отвечает, жестикулирует, продолжая с интересом смотреть на меня. Спрашивает сам…

Рыжий вдруг начинает ржать как конь.

– Ну, нет, приятель. Об этом даже я не заикнусь, не проси, – переходит на английский. – Стас у нас несговорчивый малый. Вот разве что после двойной. Но здесь уж как тебе повезет, не обессудь.

Костян всегда умел чувствовать момент, вот и сейчас, пока я с подозрением пялюсь на отсмеивающегося друга, выставляет на стойку бокалы и бросает в них лед.

– Я тебя правильно понял, Витек? Предлагаешь мировую? – спрашивает у Бампера, и тот согласно кивает.

– Да, Костя. Этим двоим лучше выдохнуть, так что давай всем двойную водки, а там поглядим, куда вырулить. Фрол угощает!..

…Илюха давно ушел. Его Воробышек недавно родила, и другу не до нас. Француз на танцполе выписывает кренделя под всеобщие восторги толпы, без конца машет нам рукой, а я смотрю на Бампера и чувствую, что разучился понимать намеки.

– Она тебе сказала, что этот крендель ей только друг?

– Ну, сказала. А еще – что снимали квартиру. Два лета, мать твою!

– Но не факт, что были вместе!

– Да ты посмотри на него, Рыжий! Смазливая харя! Трясет задницей, как девка, Барышников недоделанный. Да мужиков за такой шпагат стрелять надо! Раздавит же об пол хозяйство! Вот и перед ней тоже.

– Ты же сказал, что француз перед тобой голыми яйцами тряс.

– Тряс! Я ему дважды чуть по морде не съездил, еле сдержался, а он пристал пиявкой…

– Во-от, правильно мыслишь! И?

– Что «и»?

– Он тебе сказал, что ты его зацепил?

– Допустим.

– Попросил как человека сфотографироваться на память, а ты что?

– Сказал, пусть валит к себе во Францию, в музей мадам Тюссо, и фотографируется с кем хочет. А я ему не Шварц и не Брюс с каждым встречным в камеру скалиться. Облезет.

– Гревен.

– Что?

– Музей восковых фигур Альфреда Гревена на бульваре Монмартр в Париже. Мадам Тюссо – это пусть валит в Лондон.

– Да мне один черт куда!

– Тебе, может, и один, Фрол, а Бонне – нет. Смотри, как старается для тебя, гуттаперчевый.

Рыжий смеется, и я срываюсь.

– Слушай, Витька! Ты или изъясняйся нормальным языком, или…

– Или что? – улыбается друг, смотрит соловым взглядом, явно получая удовольствие от разговора.

– Да иди ты…

Я разворачиваюсь и выхожу из клуба. Оглядываюсь. Руки так и хочется чем-нибудь занять, и я стреляю сигарету у охранника.

– Фрол, – удивляется тот, – ты же вроде бросил. На кой тебе?

– Уже курю! – рычу в ответ, пытаясь затянуться. – Хочу успокоиться.

– А-а…

– Слушай, Макс, – обращаюсь к парню. – Что бы ты мне ответил, если бы я приехал к твоей девушке, к своей девушке, а сам скалился тебе как дурак, называл милашкой, а потом сказал, что ты меня зацепил, и попросил общее фото на память?

– Чего? – Макс отшатывается от меня как от чумного. Смотрит с подозрением. – Фрол, ты что, дряни нюхнул? Не замечал за тобой.

– Чего, мать твою, не замечал?!

– Ну, чтобы ты… Короче, я бы ответил так: вали лесом, парень, пока я тебе рыло не начистил. Потому что не знаю, как ты, а лично я баб предпочитаю. Ясно?

– Но он тоже баб, понимаешь?! В том-то и дело!

– Кто? Вот тот блондинчик, который назвал меня «секси»? Ой, что-то я сомневаюсь, Фрол…

– …П-подожди, я не понял. А как насчет девочек? – я всегда знал, что у Рыжего талант форменного дознавателя и дипломата. Вот и сейчас разгрыз француза как орех.

– Н-ну, иногда. У меня есть подружка, с которой мы убиваем скуку, – Сюзет. Скажи ему! – тычет в меня пальцем. – Что это не Стейси-Белль! Стейси я люблю. На ней бы я женился, если бы мог. Но она упрямая, бежит от меня, от всех. Ее кто-то обидел, чувствую. А про Крейзи я вообще не знал. Почему она о тебе молчала, а, Стейс?..

…Кто бы мог подумать, что после всех своих танцев француз окажется нетвердым в ногах и мне придется терпеть его руку на шее.