— Т-тому что, — выговорил Алекс, под которым все сильнее и сильнее кренился пол, — я н-н-е хочу домой. Н-н-е з-з-аинтересован идти домой. Т-тому что н-н-е хочу врать!

— Дело твое.

Дискуссия по поводу «Т» как-то сама собой сошла на нет. А когда Фил включил музыкальный автомат, о гонке вдоль по алфавиту вообще все забыли. Алекс вцепился как клещ в Стеллу и не отставал, покуда она не согласилась с ним потанцевать, а вернее, позволила ему безжизненно повиснуть у нее на плечах, пока она переминалась с ноги на ногу.

— А-а-а-цу за-а-втра к-го-о-т-т-т, — сообщил Алекс о предстоящей в его семье печальной годовщине.

— Яйцом завтракаешь? — не то спросила, не то констатировала Стелла и тут же проворно — давал себя знать опыт — отскочила назад.

Алекс же кулем опустился на пол.

Все же повод для гордости у него был: до туалета он добрался без посторонней помощи, и там, в уютной кабинке, его вырвало. Когда он вернулся, посередине бара стоял Рой с мобильником Алекса в руке.

— Адам, — прочитал он в записной книжке на дисплее. — Бут? Карл. Доктор — Ху… ан? Слушай, кому из них позвонить, чтобы тебя отсюда забрали?

Они приехали, они приехали. Краешком сознания, который остался незатуманенным, он понимал, что значит их приезд. Что они всегда бы за ним приехали. Что это божественно. Его распирало от благодарности, и, как всякий в его возрасте, он сам ее испугался и заменил агрессивностью.

— Друзья! — завопил он, когда Адам взял его за правую ногу, а Джозеф — за левую. — Римляне! Собиратели! Одолжите мне денег![100]

Они потащили его, словно сидящего в невидимом кресле, на улицу.

— Никакой я тебе не Собиратель! — рявкнул Адам. — Сам играй в эти игры. Или вот он пусть. А не я. Как ты думаешь, сколько сейчас времени?

— Пр-р-авильно, да, да, да, конечно — нет, т-тому что ты выше вышнего себя ставишь, просто хочешь автограф Господа Бога. Пр-р-остите, могу я вас побеспокоить, всего лишь… Хочешь, чтобы Он тебе показался — Его указующий перст как молния, палец с молнией в нем, как жезл — бамс![101]З-з-з! Ха! Ха-ха-ха! Чтобы Он на твоем лбу расписался!

— Ничего подобного. — Адам бережно поддержал голову Алекса, чтобы она не ударилась о землю. — Это делает из меня голема[102]. Алекс, вставай. Вставай!

— Алекс, — взмолился Джозеф, — помоги нам, чтобы мы помогли тебе. Понимаешь?

— Помоги нам, — повторил за ним Алекс, — чтобы мы помогли тебе? Помоги нам, чтобы мы помогли тебе? Это вроде того, чему тебя на службе, в «Хеллер», учат? Во всяких ваших инструкциях? Говорить с людьми, как с кретинами? «Мы буквально изменим вашу жизнь». «Мы хотим, чтобы вы спали спокойно, зная, что ваша любимая надежно защищена». «Помогите нам, чтобы мы помогли вам».

— Сам ты кретин.

— О! Я кретин?

— Сейчас ты самый настоящий кретин.

— Я?

— Ты.

— Можно тебя попросить выйти отсюда на улицу?

— А мы и так на улице.

Алекс крутанул головой и уперся взглядом в Адама, который держал его обеими руками за шею — чтобы он не упал и просто из дружеских чувств.

— Дать ему как следует? — спросил Алекс.

— С какой целью?

— С целью не видеть перед носом его тупую рожу.

— Так, что ли? — Адам отодвинулся, тем более что от Алекса немилосердно разило перегаром.

Алекс тут же уронил голову на грудь, в глазах у него потемнело, и он их закрыл. Его вдруг потянуло в сон.

— Ладно, идем домой, — снисходительно проговорил он и протянул руку Джозефу, который снисходительно ее взял и перекинул себе через плечо.

Они медленно двинулись по улице.

— Ну и какая муха тебя укусила? — спросил Адам. — Что тебя сюда привело?

— Страх и… — Алекс задумался.

— Отвращение?[103]— договорил за него Джозеф.

— Да. Именно так. Именно отвращение.

Улица была пустынной и казалась незнакомой, хотя за последние пять лет на ней всего и случилось трагедий, что появление нескольких ресторанчиков и магазинов одежды да закрытие булочной Левински. Предместье перестало быть для Алекса своим. Только земля под ногами осталась прежней. Какой прекрасной она ему казалась! Эти ростки травы, пробивающиеся между тротуарной плиткой! Эти следы, оставленные в некогда сыром бетоне прохожими! И сами неровные плитки, уложенные вплотную друг к другу — урок терпения для будущих поколений, — матово-темные, с красными и желтыми булыжниками между ними и редкими серыми камнями, неумолимо стареющими и потрескавшимися. И любимая Алексом старинная вязь выбитых в камне букв — покрытых налетом, навевающих сладкие сны. У-уг. Все здесь спят, что ли? Величественные маунтджойские дома выстроились линией в милю длиной. Погруженные во тьму, они, казалось, дремали, но Алекс знал, что стоит вблизи появиться человеку или даже пролететь листику, как тотчас же включится фонарь. А внутри каждого дома — переплетение невидимых лучей от лазерных датчиков, вдоль пола, над лестницами. Если какой-нибудь пятнадцатилетний мальчишка вздумает залезть…

Откуда-то из глубин затуманенного спиртным разума выплыли воспоминания.

— Адам! — фыркнул Алекс. — Где-то здесь Рубинфайн подцепил эту индуску. Как ее там звали? Бал…

— Балджи, — улыбнулся Адам. — Клевая телка.

— Балджи! И он влез к ней через окно, Руби наш, и собирался так же вылезти, но только они хотели лечь… Первый раз ведь, да?

— Вроде так.

— И у него уже встал… ну и… У-уг… Ой, не могу, сейчас умру со смеху… Адам, расскажи-ка…

— Ладно, ладно, сейчас. Ну и он решил пойти в сортир, надеть там… ну, презик. А там по всему дому эти лазерные датчики. А он, само собой, о них не знал. И через две минуты сработала сигнализация, потом полиция прилетела, пожарка, прискакал отец Балджи с ножом в руке…

— С ножом в руке! — повторил Алекс, словно Джозеф этих слов не слышал.

— Ну а там Рубинфайн в своей кипе[104], неживой от страха, сперма из ушей лезет, в руке резинка… — Адам рассмеялся так громко, что по улице прокатилось легкое эхо.