В полдень господин Клемантель беседовал во дворе министерства с двумя господами; чуть поодаль стоял майор авиации, все еще дожидавшийся своей очереди. Министр отпустил штатских, а затем сказал офицеру:

– Я забираю вас с собой в Версаль, где мы сможем поговорить.

Когда наш автомобиль тронулся с места, подбежал секретарь. В руках у него была папка, которую он передал министру.

– Да, действительно, я совсем забыл. Мне надо изучить эти материалы.

Министр с головой ушел в досье, которое занимало его внимание, пока мы ехали в Версаль. Когда мы входили в дом, в прихожую ворвался повар.

– Соус для лангуста приготовил я! – выкрикнул он. – Вы расскажете мне о последних новостях.

Сказав это, он сорвал с себя атрибуты шеф-повара и предстал перед нами в качестве «господина». Клемантель познакомил его с нами. Повар оказался художником Дюмуленом, которого я сначала не узнал из-за его необычного одеяния.

После завтрака, когда майор авиации решил, что господин Клемантель наконец-то сможет уделить ему несколько минут, пришли другие посетители, у которых также была назначена встреча с министром. Чтобы вывести своего мужа из затруднительного положения, мадам Клемантель сказала:

– Мой друг, дети хотели бы показать нам свое кино.

И в луче проектора «Пате-Беби» замелькали кадры «Красной Шапочки», «Кота в сапогах», «Спящей красавицы», и все это продолжалось до тех пор, пока не объявили, что чай подан.

Скоро министр попросил разрешения удалиться в свой рабочий кабинет. Впрочем, посетителям уже пора было отправляться в Париж.

Когда мы уходили, министр, обращаясь к майору авиации, сказал:

– Вы убедились, майор, что у меня не было ни минуты свободного времени. Изложите на бумаге все, что вы хотели мне сказать, так будет лучше: я сам передам ваше письмо в военное министерство.

До вокзала мы добирались пешком.

– Я уже второй раз берусь исполнять обязанности повара, – сказал человек, приготовивший соус для лангуста, – и мне не удалось побыть с министром наедине хотя бы пару минут. Каждое воскресенье повторяется одна и та же история, а уж чтобы заполучить Клемантеля на неделе…

Мы сели в поезд. Майор авиации по-прежнему имел озабоченный вид. Я спросил у офицера, каково положение нашей авиации.

– Все, что я думаю по этому поводу, мсье, вы найдете в этой книжечке.

И, достав из кармана доломана брошюрку, он сунул мне под нос… моего «Юбю в авиации»!

– Сущая правда! – воскликнул он. – Нам сбагривают аппараты, которые ломаются как спички, и это называется «надежными самолетами»; впрочем, они приносят немалые доходы конструкторам, поднаторевшим в своем ремесле. Господам парламентариям нет никакого дела, что мы там гробимся! Да здравствует Франция и барыши!

Пассажиры уже косились на нас. К счастью, поезд подъехал к парижскому вокзалу…

Как-то раз, когда мы встретились с ним после разделения палат, господин Клемантель сказал мне:

– Бернхейм хочет, чтобы я выставился у него. Через несколько дней я уезжаю в Овернь. Вот край, созданный для живописца! Холсты, кисти… Какие чудесные каникулы меня ожидают!

Ибо для Клемантеля взять отпуск значило опять же работать.

Через несколько недель, оказавшись в Виши, я получил от него записку, в которой он приглашал меня на завтрак. Таким образом я смог познакомиться с Овернью, чем-то напомнившей мне юг.

Приехав к министру, я заметил на террасе, поднявшейся над виноградниками, кресло, над которым возвышалась огромная соломенная шляпа.

– Это мсье Бурдель, – сказала сопровождавшая меня горничная.

Я хотел к нему подойти, но услышал:

– Он спит…

В этот момент появился господин Клемантель и повел меня в свою мастерскую. На стенах висели совсем свеженькие холсты, количество которых свидетельствовало о том, что «трудяга» – художник ничуть не уступал в работоспособности министру.

Моего хозяина позвали. Я снова вышел на террасу. Великий скульптор все еще спал. Я не решался его разбудить, но вдруг с ближайшего дерева сорвался каштан и угодил ему в руку. Он проснулся и, потягиваясь, сказал:

– Батюшки, это вы, Воллар!..

Бурдель распростер руки.

– Какой красивый пейзаж, вы не находите? Вблизи этих гор в голове у меня созревает, рождается то, что потом мои руки вылепят в глине. Этот час, который я только что провел в общении с природой, дал мне гораздо больше, чем восемь дней, проведенных в мастерской…

I. Мои издания: эстампы, фаянсовые изделия, бронзовые изделия, книги. – II. Книги, написанные мной. – III. Альманах «Папаша Юбю»

Я всегда любил эстампы. Когда около 1895 года я обосновался на улице Лаффит, моим самым большим желанием было начать их издание, но заказывая эстампы художникам. «Художник-гравер» – это термин, которым злоупотребляли, применяя его по отношению к профессиональным гравировальщикам, отнюдь не являющимся живописцами. Я же хотел получать гравюры от художников, которые не были профессиональными граверами. То, что могло показаться рискованным предприятием, обернулось большой художественной удачей. В частности, Боннар, Сезанн, Морис Дени, Редон, Ренуар, Сислей, Тулуз-Лотрек, Вюйар, впервые пробуя себя в этом жанре, создали прекрасные гравюры, пользующиеся сегодня таким успехом.

Сезанн выполнил две гравюры с изображениями «купальщиков»; Редон – одну, под названием «Беатриче»; Боннар – «Маленькую прачку» и «Катание на лодке»; Вюйар – «Сад Тюильри» и «Детские игры»; Морис Дени – «Видение» и «Девушку у источника»; Сислей – «Гусей»; Тулуз-Лотрек – «Английскую коляску».

Помню, как Лотрек, маленький хромой человек, сказал, устремив на меня свои удивительно наивные глаза:

– Я нарисую для вас «женщину из заведения».

И в итоге он выгравировал «Английскую коляску», которая считается сегодня одним из его шедевров.

Перечисленные мной гравюры были цветными. Но в черно-белой гравюре успех был не меньшим. Уистлер передал мне «Чашку чая»; Альбер Бенар – «Шелковое платье»; Каррьер – «Спящего ребенка»; Редон – «Старого рыцаря»; Ренуар – «Мать и дитя»; Эдвард Мунк – «Интерьер»; Пюви де Шаванн – повторение своего «Бедного рыбака»…

Все эти эстампы, как цветные, так и черно-белые, вместе с несколькими другими, здесь не упомянутыми, составили коллекцию произведений, с которых было отпечатано два альбома «Художники-граверы», тиражом по сто экземпляров каждый. Первый альбом я оценил в сто франков, второй, содержавший большее количество работ, – в сто пятьдесят. Оба альбома расходились плохо. Я предпринял еще и третью серию, оставшуюся незавершенной.

Однако если этот способ самовыражения оставлял любителей равнодушными, то художники, напротив, проявляли к нему все больший интерес. Некоторые из них даже подготовили для меня по целому альбому. Так, я получил от Боннара серию цветных литографий «Виды Парижа». Рассматривая их однажды, Эллё воскликнул: «Батюшки! Да ведь на этой литографии „Возвращение с прогулки по лесу“ нарисованы моя жена и дочь!» Изображая кишащую парижскую толпу, Боннар не преминул передать сходство своих персонажей. Вюйар создал цикл литографий «Интерьеры»; К.-К. Руссель – серию «Пейзажи»; Морис Дени – серию, озаглавленную «Любовь»; Редон – альбом черно-белых литографий под названием «Апокалипсис».