– Ах! – ответил он. – Я рассчитывал…

Чтобы оказать честь министру, хозяин гостиницы организовал особую церемонию. Сверху лестницы лакеи кричали на кухню: «Подать господину министру!» И метрдотель собственной персоной принимал блюда у повара и относил их на стол. Тем не менее министра обычно обслуживали последним, так как несчастного метрдотеля рвали на части и его никогда не оказывалось на месте в нужный момент.

Я часто выходил на прогулку с господином Кошеном. Поскольку возле нас постоянно крутился какой-то довольно изящно одетый господин, я решил, что это полицейский, которому поручена безопасность министра. Я показал его господину Кошену.

– Это генерал. Уверен, что он хочет поговорить со мной о каком-нибудь деле, связанном со шпионажем. Двое его коллег уже приходили ко мне с подобными вопросами, – сказал министр.

Как известно, господин Кошен питал явную симпатию к нации эллинов. Как-то вечером… один грек рассуждал в нашем присутствии о художественных сокровищах и великих людях своей страны с гордостью, не уступавшей его красноречию. Я хотел показать рассказчику, что все имеющее отношение к Греции вызывает у меня живейший интерес, и потому сказал:

– Я обожаю даже разбойников, чертовски романтичных, которых описал Эдмон Абу в «Короле гор».

Услышав это, грек вздрогнул:

– «Король гор»! Эти истории о разбойниках – нелепая выдумка литератора! Поверьте мне. Вы можете бродить у нас в горах днем и ночью, чувствуя себя в полнейшей безопасности.

Господин Кошен поспешил переменить тему разговора. Через несколько дней один из присутствовавших при той сцене сказал нам:

– Вы помните того грека? Так вот, он срочно отбыл в Афины. Его брат и жена брата, гулявшие в горах, были захвачены разбойниками, которые требуют за них выкуп…

На следующей неделе я возвращался в Париж.

– Не окажете ли вы мне услугу? – спросил Дени Кошен за два дня до моего отъезда. – У меня есть срочное письмо для Ластери, главы кабинета. Я вручу это письмо вам. Прошу вас, не сочтите за труд и лично доставьте его в министерство.

– Но если вы пошлете его сегодня по почте, то господин Ластери успеет получить письмо еще до моего приезда в Париж.

– Воллар, я должен вам сказать… Мои коллеги относятся ко мне с подозрением. Все, что я пишу, попадает в теневой кабинет… Письмо, если я отправлю его по почте, дойдет до Парижа неизвестно когда. Например, письмо от моей жены шло в Эвиан четыре дня.

Я был ошеломлен. Господин Кошен продолжал:

– Коллеги постоянно опасаются, что я совершу какую-нибудь бестактность по отношению к Ватикану…

– Но почему в таком случае председатель совета взял вас в свое правительство?

– Потому что я, по их мнению, все-таки представляю некую силу. С другой стороны, правительству выгодно иметь кого-то, кто вращается в свете, но все-таки они меня сторонятся. Поэтому я вынужден спрашивать у всех, с кем общаюсь: «Что нового? Что намерено предпринять правительство?» Кстати, я еще не читал утренних газет. Есть что-нибудь новенькое?

– В «Эксельсиоре» я прочитал, что фунт сала стоит семь франков.

– Это дорого или нет?

– «Эксельсиор» не дает никаких комментариев. Я, однако, думаю, что это, скорее, дорого.

– А что вас заставляет сделать такой вывод?

– До войны фунт сала стоил примерно полтора франка.

– Вы полагаете?..

Но мне не давало покоя пресловутое письмо, которое надо было доставить в Париж.

– Послушайте, – сказал я после паузы, – а что, если меня обыщут на таможне в Бельгарде?

– Что? Вы разве везете сало? – машинально спросил господин Кошен.

– Нет, я все о том письме, которое вы хотите мне доверить. В военное время строго воспрещается перевозить почту.

– Вы думаете? Черт! Что же делать?

– Кажется, есть один способ… Поскольку мы отправимся сегодня в Тонон, представьте меня супрефекту и скажите ему, что я ваш чрезвычайный курьер.

Так он и сделал. На другой день, прибыв на пограничный вокзал, я увидел специального комиссара, предупрежденного обо всем по телефону, который бегал взад и вперед по перрону и выкрикивал: «Чрезвычайный курьер господина государственного министра Дени Кошена!» Я назвался. И он поставил на моем чемодане какой-то каббалистический знак.

Я ждал отправления поезда, следующего в Париж, когда ко мне подошел некий господин и сказал:

– Разрешите представиться. Поскольку вы вхожи к господину Дени Кошену, я хотел бы попросить вас напомнить ему обо мне. Без его поддержки мне не продвинуться по службе. Я виконт де Р., консул в X.

– Я непременно это сделаю, – ответил я.

– Премного вам благодарен, но боюсь, что господин Дени Кошен не очень хорошо меня помнит. Соблаговолите сказать ему, что я тот самый мальчуган, которого он лет тридцать назад во время псовой охоты у герцогини Юзесской потрепал за ухо, сказав при этом: «Он очень славный, этот малыш».

Вновь увидевшись с господином Кошеном, я выполнил данное мне поручение.

– Очень хорошо помню, – сказал он. – Это сын Бедняка. Такое прозвище мы дали его отцу, потому что у него никогда не было денег. Правда, если он рассчитывает на меня, то сильно ошибается. Мне ни разу не удалось чем-либо помочь хотя бы одному человеку. Я даже не в состоянии выхлопотать «академические пальмы» часовщику, который является одним из самых преданных моих избирателей. Только однажды я одержал верх. Я порекомендовал клерка нотариуса, который имел все титулы для того, чтобы получить контору, и которому в этом отказывало министерство юстиции. Тогда я подал запрос по его поводу министру, и тот сделал соответствующие распоряжения.

– Почему ваш протеже был им неугоден?

– Потому что он был председателем организации «Католическая молодежь» в своем департаменте. Министр юстиции опасался, что я раскрою его тайну, ведь он, в свою очередь, когда-то был главой братства Пресвятой Девы[68].

* * *

В ту ночь вой сирен возвестил о том, что немецкие самолеты приближаются к Парижу. Я вместе со всеми спустился в подвал и там, чтобы скоротать время, разговорился с соседями. Один из них оказался редактором в «Голуа».

– Какого вы мнения о нашей газете? – спросил он.

– Разумеется, самого хорошего!

– А как вы относитесь к ее директору господину Артюру Мейеру?

– Это на редкость умный человек!..

Через несколько дней я получил письмо от господина Мейера. Он писал, что его сотрудник сообщил ему о том лестном мнении, которое я высказал о газете и о нем самом. Господин Мейер благодарил меня за это и приглашал зайти к нему в гости. Письмо оканчивалось следующим образом: «Не исключено, что при случае мы сможем оказать друг другу небольшие услуги».