— Что вы сказали? — Спада явно не услышал ее, так захватил его собственный монолог. — Письма, говорите? Нет-нет, о них мне ничего не известно, точно, в противном случае посланник непременно меня известил бы. Но хорошо, что вы остановили меня, — добавил он, виновато улыбнувшись, — а то я так увлекся, что, признаться, запамятовал, куда мы собрались. Пойдемте, пока еще не наступил полдень и ваш банкир не сел обедать.

Кларисса покачала головой:

— Нет, монсеньер, все-таки, мне кажется, это может и подождать. — Взяв Спаду за рукав, княгиня усадила его. — Давайте лучше еще немного побеседуем с вами. У меня появилась одна идея, и хотелось бы услышать ваше мнение. Может получиться так, что мне понадобится ваша помощь.

— Боюсь, — ответил Спада, подсаживаясь к ней, — что теперь настала моя очередь недоумевать.

— А разве, совершая те или иные поступки, нам необходимо руководствоваться пониманием? — спросила она его. — Не лучше ли порой просто следовать указующему персту Божьему, предпочтя его собственному рассудку? Если мне не изменяет память, много лет назад я эту мысль впервые услышала именно от вас.

— Верую, поскольку это непостижимо, — кивнул Спада.

Палаццо Бернини уподобился растревоженному улью. Десятки каменотесов, ваятелей и живописцев, среди них и старшие сыновья владельца палаццо, были заняты по горло с утра до вечера. Рабочие и мастера бесчисленных строек Рима постоянно вертелись в резиденции кавальере Бернини — не проходило и пяти минут, чтобы кто-нибудь не постучал в массивную дверь палаццо. Ибо с тех пор как Лоренцо Бернини снова заручился благоволением Ватикана, на него обрушился целый водопад заказов, с которыми кавальере едва справлялся. Теперь их было куда больше, чем даже в пик его популярности, пришедшийся на понтификат Урбана, так что студия Бернини превратилась в самую настоящую фабрику, мало чем уступавшую стройке собора Святого Петра.

Сам Лоренцо сидел чуть поодаль от царившего здесь гвалта за массивным мраморным рабочим столом, потея над разработкой самого крупного и важного проекта, когда-либо порученного ему: площади перед собором Святого Петра. Время поджимало. Ежевечерне он обязан был появиться в Ватикане и отчитаться перед его святейшеством о сделанном. Завоевать расположение папы Александра оказалась просто детской игрой, для этого хватило минутного порыва, теперь же предстояло день за днем выковывать и оттачивать проект.

Первым зодчим, отважившимся исполнить данный проект, был не кто-нибудь, а великий Микеланджело. Лоренцо не раз видел его проект и всегда приходил в изумление и все же не сомневался, что должен, невзирая ни на какие авторитеты, довериться собственному чутью. Здесь открывалась возможность превзойти величайшего архитектора.

В отличие от Микеланджело Лоренцо избрал для будущей площади форму овала. Таким образом можно было приблизить к дворцу апостола аркады, которыми кавальере намеревался отгородить площадь — святое место — от остального, светского мира. Александр нажимал на возможность обзора площади из дворца. Первый вариант проекта был им отклонен, поскольку паломники, собирающиеся на площади для получения благословения понтифика, оказывались слишком далеко от окна, в котором появлялся папа.

Лоренцо раздумывал. В чем состоит основное назначение площади? Александр дал краткое и исчерпывающееся объяснение, уложившееся всего в одну фразу: отсюда представитель Бога будет утверждать и провозглашать веру, истинную и неоспоримую. Именно поэтому главным критерием становилась ее величина — величина отдельных элементов, размеры пропорций. Суть проекта Лоренцо сводилась к тому, что фасад собора доминировал над всем остальным, и к незамысловатым формам, воздействовавшим именно своими колоссальными размерами. Он продолжал помнить об исполинской человеческой фигуре, у которой базилика — голова, ступени — шея и плечи, а продолжение портиков — всеохватывающие руки. Да, но каким должно быть исполнение аркад? Их расположение? Как их сгруппировать? Какую идею положить в основу? Все эти вопросы пока что заставляли Лоренцо блуждать в потемках.

Вдруг он услышал вежливое покашливание. Подняв голову, Бернини увидел Доменико, своего первенца, молодого симпатичного парня, наделенного несомненным талантом ваятеля.

— Что такое?

— К вам пришли, отец. Вас ожидают в вашей мастерской.

— У меня нет времени на приемы, — буркнул в ответ Лоренцо, снова склонившись над эскизами и чертежами. — Кто?

Когда Доменико назвал гостью по имени, кавальере невольно вздрогнул.

— И ты сказал, что я здесь?

— Конечно! А что, не надо было?

— Глупец!

Лоренцо, раздраженно швырнув карандаш на стол, поднялся. Ничего не оставалось, как покориться судьбе.

— Донна! — воскликнул он, входя в свою мастерскую. — Чем обязан такой чести?

Донна Олимпия стояла к нему спиной у окна, созерцая улицу. Услышав Лоренцо, она повернулась и произнесла:

— Кавальере, мы слишком давно и слишком хорошо знаем друг друга, чтобы тратить время на вежливые жесты. Папа Александр пожелал купить себе расположение толпы ценой уничтожения семьи Памфили. Поэтому я покидаю Рим. Но прежде хочу задать вам один вопрос.

— Прошу, прошу, я весь внимание. — Особой уверенности в голосе Лоренцо не было. — Что я могу для вас сделать?

Донна Олимпия устремила на него немигающий взор.

— Вопрос прост до крайности: вы готовы поехать со мной?

— Я? С вами? А куда?

— В Париж, в Лондон — да куда пожелаете!

— Прошу прощения, ваше высочество, — пролепетал он в ответ, — то есть вы предлагаете мне уехать из Рима? Да… того быть не может! Вы что, серьезно? Зачем мне покидать Рим?

— Затем, что я богата, кавальере, — чуть устало промолвила Олимпия. — И даже очень. У меня два миллиона скудо. И деньги эти уже за пределами Рима.

— Два миллиона? Но ведь… ведь это же больше, чем… Сумма показалась ему настолько чудовищной, что Лоренцо даже не мог подобрать подходящего сравнения.

— Больше, чем годовой бюджет Ватикана, — закончила она за него фразу. — Никогда и ни у кого в Риме не было таких денег. И вы, кавальере, имеете все шансы распорядиться ими.

Подойдя к Бернини, донна Олимпия сжала его ладони в своих.

— Поедемте со мной как мой супруг, и я брошу к вашим ногам все это богатство.

Лоренцо был настолько потрясен, что невольно обратился к библейской цитате.

— «Ибо корень всех зол, — пробормотал он, — есть сребролюбие, которому предавшись, некоторые уклонились от веры и сами себя подвергли многим скорбям».

Олимпия от души расхохоталась.

— Да разве вы сами в это верите, кавальере? Живя так? Донна Олимпия обвела взглядом мастерскую, но имея в виду, разумеется, весь палаццо Бернини.

— Вы только посмотрите! Золото, серебро, персидские и китайские ковры, зеркала из хрустального стекла! — Тут она снова посерьезнела. — Нет, вы прекрасно знаете цену деньгам, ничуть не хуже меня. Деньги — власть. Деньги — счастье. Деньги — вот что правит миром! Два миллиона скудо! С ними вы любой дворец возведете, такой, который до сих пор ни один смертный и вообразить себе не мог.