Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так начинался и проходил день при плохой погоде. Но если среди зимы вдруг появлялось и начинало пригревать солнце, а Загреб сиял своей сохранившейся с молодости красотой так и не женившегося австро-венгерского парня-одиночки, по-хорошему расчетливого, но с холодным сердцем и пустой душой, и именно поэтому оставшегося одиноким, в доме у Ивки начинался небольшой ад. Руфь требовала, чтобы ей позволили выйти если не на улицу, то хотя бы во двор, Ивка ей говорила: хорошо, можно на десять минут, но только если прицепишь звезду. Руфь отвечала, что не сделает этого ни сегодня, ни когда бы то ни было, даже если от этого зависит ее жизнь, потому что она не носила звезду ни тогда, когда ее все любили, ни тогда, когда она была загребской Ширли Темпл, и не будет носить и сейчас, когда для всех тех людей она стала только еврейкой. Или же будет носить звезду Давида тогда, когда они будут носить крест.
Ивка боялась, что первый же усташ, который увидит, что Руфь без желтой звезды, убьет ее.
– Хорошо, и что тогда? – ответила ей та высокомерно, как Руфь Танненбаум в свои лучшие дни.
– Я не хочу остаться одна, – ответила мама Ивка.
Но в начале марта, когда погода стала совсем ясной и было совершенно очевидно, что обе они дожили до еще одной весны, она согласилась и отпустила Руфь во двор за домом. Сказала ей, что может остаться там не дольше десяти минут и что должна немедленно бежать домой, если во дворе случайно кто-то появится или если кто-нибудь увидит ее из окна.
– Ничего им не отвечай, просто опусти голову и беги домой!
Руфь согласилась на все, лишь бы выйти на солнце и вдохнуть воздух, который пахнет весной, собачьими какашками, гнилой древесной корой, дымом горящего в печках угля, печеной картошкой, тающим снегом, мокрым бельем, мочой, кирпичами, свободной от снега землей, гнилым луком, асфальтом, жженым сахаром, яблоками, вощеной тканью, овчиной, порохом, прорезиненными плащами, вареной капустой и, кто его знает, чем еще.
Двор был пуст так же, как в это время дня был пуст и тогда, когда еще не было войны. У стены здания был припаркован старый серый «Мерседес» со спущенными колесами, на нем когда-то ездил Йохан Райсер, владелец бумажной фабрики и автогонщик. За несколько дней до начала войны Йохан сбежал в Англию, попросив присмотреть за «Мерседесом» председателя совета дома, из квартиры № 15. На заднем сидении автомобиля валялся пожелтевший на солнце и казавшийся столетним номер «Утренней газеты» от 27 марта 1941 года, а возле него – вязаные коричневые перчатки и теннисный мячик. Перед «Мерседесом» лежал большой камень, споткнувшись о который, давно, еще когда Руфь была маленькой, упал и сломал ногу Владо Амброзич. Владо старше Руфи на четыре года, сейчас он усташ в Карловце.
Она знала каждую пядь этого двора. Годами основательно изучала его, особенно после того, как началась война. Этот двор был тем самым единственным местом, которое существует в жизни каждой девочки и каждого мальчика, местом, с которым знаком лучше, чем, став взрослым, будешь знать какое бы то ни было другое место в мире, даже собственный дом. Именно в таком месте ангелы находят душу человека, когда наконец приходят за ней.
Из окошка подвальной квартиры, занавешенного клетчатой шторой, как всегда выглядывал Грго Ергович, до войны торговавший лотерейными билетами, который обычно, сначала, не открывая окна, прогонял Руфь, размахивая руками и беззвучно ругаясь, а увидев, что она не уходит, открывал окно и с налившимся кровью лицом, отдуваясь, посылал и девочку, и ее еврейскую мать куда подальше, после чего принимался изрыгать совершенно необычные ругательства, грязные похабные шутки, угрозы и пошлости, распаляясь от этого так, что у него на лбу набухали жилы и казалось, что он в любой момент может повалиться на пол. Руфь тогда присаживалась на корточки, рассматривала его, ощерившегося и грязного, и была уверена, что Грго этим наслаждается. Как только он убирался от окна, Руфь уходила домой.
А как-то раз, когда он произнес что-то уж совсем грязное, она сняла трусики, присела на корточки и написала рядом с его окном. Потом допустила оплошность – рассказала все маме Ивке, которая побледнела и рухнула на диван, а потом несколько дней не пускала ее во двор.
На этот раз Грго Ергович был побрит и аккуратно одет в чистую, выглаженную рубашку. Он открыл окно и спокойно сказал ей:
– Уходи или я вызову полицию. У меня есть телефон!
– Что это с тобой случилось? – спросила она изумленно.
Он удивился, но ничего не ответил. Повернулся и исчез в глубине комнаты. Она было подумала, что он действительно может вызвать полицию, но тут же сообразила, что у Грго в его подвале телефона наверняка нет.
Потом посмотрела на небо и на солнце и постаралась как можно дольше не отводить от него глаз, потому что настоящая игра начиналась только тогда, когда все было в черных и серых пятнах и когда картины отслаивались и исчезали перед глазами, как афиши под дождем. Игра начиналась тогда, когда Руфь больше ничего не видела.
Руфь представила себе, что она Бетти Блумберг, фатальная нью-йоркская актриса, которой осталось жить совсем немного. Каждый мужчина, когда-либо встретивший Бетти Блумберг, смертельно влюблялся в нее, а каждый, которого она отвергала, вскоре умирал в страшных муках, брошенным, одиноким и жалким. Подсчитано, что Бетти своей красотой сделала несчастными и убила две тысячи семьсот четырнадцать мужчин, включая двух кандидатов на «Оскара». Единственным, кто сумел устоять перед ней, был Михаэль, портье отеля «Астория» в Бухаресте, но почему и как – неизвестно. Он признал, что Бетти красива, даже очень красива, но его ждет к обеду жена и надо поторопиться. Бетти Блумберг долго не могла оправиться от такой обиды.
Несколько лет назад она заболела тяжелой болезнью. Ее кровь превращалась в воду, ей постоянно приходилось делать переливания, и миллионы поклонников ждали в очередях возможности подарить свою кровь Бетти Блумберг. Но скоро и это перестанет помогать, и великая актриса умрет.
Из-за своей