день до этого убивали друг друга. Это было только между шляхтичами, не особенно привередничавшими в вероисповедании.

Мир был заключен, Хмельницкий вернулся на Приднепровье, а королевское войско было распущено. Ян Казимир, не дожидаясь даже сейма, отправил комиссию к гетману во главе с Адамом Григорьевичем. Кисель поселился в киевском замке. Сюда в ноябре и приехал Хмельницкий с полковниками. Обращение с комиссарами было дружеское и предупредительное. Никак они не могли решить важнейший вопрос о возвращении крестьян, не вошедших в реестр, к своим прежним панам. Недовольный невыполнением условий договора, Хмельницкий требовал, но все-таки укрощал своих бывших соратников. В большей мере нарушали перемирие поляки. Недопущение в сенат митрополита Сильвестра было оскорбительно для украинцев, которые роптали, но терпели, а вот страшные репрессии, обрушенные панами на своих крепостных, участвовавших в освободительном движении, были вопиющими нарушениями договоренности по амнистии. Волынский магнат Самуил Корецкий многих казнил, и это вызвало справедливое негодование у казачества. Даже Хмельницкий, присягнувший королю, еле сдерживался.

Въезд Богдана Хмельницкого в Киев. Худ. Н. Ивасюк

Хуже всего было Киселю. Он провел целый год в своей резиденции на Замковой горе. Воевода нес ответственность перед правительством за спокойствие вверенного ему края, а перед Хмельницким – за злодеяния панов и невыполнение Зборовского соглашения. Да и постоянные встречи то на службе в Софии, то в покоях с митрополитом Сильвестром были благоприятны. Народ привык постоянно видеть Киселя с гетманом, то в Переяславе, где чуть ли не постоянно находился Хмельницкий, то в Киеве, ставшим столицей православного края. 23 марта, по случаю очередного прибытия славного Богдана, на Подоле, возле Успенской церкви собралось немало казаков и крестьян, участников восстания. Они взбунтовались, узнав, что гетман со старшинами находятся в замке, но не хотят к ним выйти, и, подойдя к воротам, грозились их взломать. Пришлось Хмельницкому с Киселем выйти и пообещать встречу. На другой день была созвана рада, где Богдан поклялся, что не будет с Киселем заключать соглашение, не посоветовавшись с братьями-товарищами. Хмельницкий также утверждал, что воевода блюдет православных и искренен с ними, а измену, если заметят, ему не простят. Ему удалось успокоить казаков и посполитых. Они разошлись по домам. Но недовольство воеводой осталось. Жители отказывались содержать его, стражников и слуг, хотя по закону должны были это делать. Вот Кисель и тратил на содержание своего двора до 100 талеров в день. Эти непредвиденные расходы не особенно огорчали Адама Григорьевича. Важнее были его отношения с гетманом. Два мудрых правителя прекрасно понимали, что у поляков и украинцев еще не прошел военный угар, что народом нужно управлять сообща силой и уговорами, что только от их двоих зависит спокойствие края. И когда в мае Хмельницкий гостил в замке, то они расстались приятелями, а для закрепления дружбы повесили несколько городских смутьянов.

Взбудораженный край, где каждый шляхтич сам себе пан, а крестьянин почувствовал опьяняющую силу сабли, был неуправляем даже самим «батьком Богданом», имеющим тысячи беззаветно преданных ему казаков. А Киселя защищали не стены киевского замка, не сотня стражников, а лишь симпатия к нему самого Хмеля. Воевода 4 апреля писал отпущенному из плена коронному гетману Потоцкому, что даже власть Хмельницкого не всегда соответствует положению. Было опасение, что «чернь» может взять верх и снова поднять бунт с другим вождем. Кисель уговаривал панов во избежание опасности не возвращаться в свои Заднепровские имения.

Замковая гора в Киеве

В июне воевода гостил у гетмана в Черкассах, вел переговоры о совместных действиях против Москвы, о союзе с татарами. Яна Казимира Кисель просил отпустить казацких послов из Варшавы с наибольшей благосклонностью, послать гетману при королевском письме большой денежный подарок, а главное – сохранять умиротворение и неприкосновенность православных. А спокойствие было хрупким. Его чуть было не нарушил сам Хмельницкий. К нему 3 августа приехали послы от коронного гетмана договариваться о совместной войне против Москвы. Их приняли хорошо. Но, выпив, Богдан не сдержался, начал себя нахваливать, грубо обрывая гостей, которые постарались ретироваться. Утром гетман, не похмелившись, велел утопить всех поляков, находившихся в Чигирине, но его сдержала жена, дав снова выпить. Проспавшись, Хмельницкий, узнав о своей безрассудной пьяной выходке, стал просить прощения. Послы Потоцкого были отправлены с почестями. Через два дня у гетмана появился Николай Кисель с королевским письмом с приглашением в Ирклиев для переговоров с киевскими воеводой и митрополитом.

Так прошел более или менее спокойно 1650 год. Дела шли мирно до открытия в декабре сейма, которому на утверждение были представлены требования казаков и письмо Киселя о необходимости уничтожить унию. Это послание вызвало бурю возмущения. Враждебная спесивость панов на сейме лишила надежды на сохранение мира. Шляхта стала покидать Украину, бежал из своей воеводской резиденции и Кисель, понимая, что все клонится «скорее к дракам, чем к трактатам».

Узнав о неприкрытой вражде сейма к казачеству и православию, польный гетман Калиновский перестал считать себя связанным предыдущими обязательствами. Враждующие стороны начали готовиться к войне. Особенно на Брацлавщине, где пребывали два яростных антагониста – воевода Станислав Лянцкоронский и полковник Данило Нечай. Они не стали ожидать привычного для военных действий летнего периода. Желая предупредить нападение поляков на территорию своего полка, Нечай двинулся к границам Подольского воеводства. Но поляки опередили его. Они смогли внезапно застигнуть нечаевцев, пребывавших в расслабленном состоянии после масленицы в местечке Красном, и безжалостно их порубали. Самонадеянный полковник за свою беспечность поплатился жизнью. Такая же участь постигла Ямполь, Мурафу, где погибло немало украинцев.

Адам Григорьевич прекрасно понимал, что большой кровопролитной войны не избежать, что обнаглевшая шляхта своими необдуманными действиями ведет государство к гибели. Считая всех ниже себя, «хлопами», презирая их, высокомерная, напившаяся крови шляхта на своей шкуре уже почувствовала, что с казаками шутки плохи. Кисель, издавна знавший степных воинов, заранее, хотя и тщетно, предостерегал панов от их губительного заблуждения. «Это не та старинная Русь, – убеждал он на сейме 1648 года, – что выходит на войну с луком и рогатиной, они по искусству стрельбы из ружей превосходят немцев в 50 раз».

События на Брацлавщине принесли Адаму Киселю личное горе. После победы в Красном и Ямполе войско Калиновского подступило к Виннице, где заперся с небольшим отрядом Богун. Удачливый и хитрый полковник вывел на заледенелый Буг свой отряд. Лянцкоронский повел свой полк в атаку и попал в подготовленную Богуном и прикрытую соломой ледяную полынью. В этой атаке погиб ротмистр Николай Кисель. Дипломатично выразил свои чувства Хмельницкий: «Воевода обеспечил меня комиссией и перемирием, а брата послал воевать против нас. За эту неправду и погиб достойный рыцарь и мой приятель. Я глубоко