западным эзотеризмом, Мэйги не раз выделял значимость гнозиса как особого опыта, раскрывающего высшее знание[798], подчеркивая, что именно этот опыт лежит в основе западного эзотеризма, обозначаемого им поначалу как «герметическая традиция»[799]. Любопытно, что идею «герметической» традиции Мэйги, по его собственному признанию[800], заимствует у Йейтс. Для него носители этой реально существующей традиции

обычно отрицают ту форму мистицизма, которая останавливается на божественной «тайне», и утверждают вместо этого, что возможно актуальное, дискурсивное знание природы Бога в противоположность простому переживанию непосредственного опыта… Герметизм можно рассматривать как позитивную форму гностицизма, позитивную настолько, что она не очерняет творение, но приписывает ему центральную роль в бытии Бога[801].

Но вплоть до последнего времени Мэйги не разрабатывал единой системы интерпретации западного эзотеризма, пока перед ним не встала задача составления и редактирования кембриджского сборника, посвященного одновременно и западному эзотеризму, и мистицизму, своего рода «суммы современного состояния исследований»[802] темы. Для выполнения такой сложной задачи была необходима теоретическая рамка в форме вводных замечаний, в которых в завершенном виде и оформилась теория Мэйги.

Основной его идеей является объединение двух крайних форм исследования: религионизма, строящегося на эмпатии, и методологического агностицизма. По Мэйги, оба они несут немало положительных черт. Агностицизм заставил нас вновь обратиться к первоисточникам западного эзотеризма, изучив их с применением всех наработок современной гуманитарной мысли, религионизм же не позволяет скатиться в постмодернистский релятивизм, утверждая реальность некой основы как у религии, так и у эзотеризма.

Эти достоинства Мэйги предлагает объединить в своем «синтетическом подходе». Для него эзотеризм является особым типом миросозерцания, характерным для культуры, предшествующей модерну. Его отличия от мировоззрения эпохи модерна можно суммировать следующим образом: эзотеризм полагается на традицию, культивирует качественный подход в понимании природы, опирается на субъективные переживания, открывающие иную реальность. При этом Мэйги уже Аристотеля относит к иному, неэзотерическому типу мировоззрения, поэтому эзотеризм не стоит воспринимать лишь как хронологический предшественник модерна. Скорее этот тип миросозерцания всегда неявно присутствовал в западной культуре, но лишь философия Нового времени смогла очертить его контуры, определив своим главным антагонистом. Для Мэйги

«эзотеризм» относится к ряду теорий, практик и подходов к познанию, объединенных укорененностью в премодерновом, преимущественно языческом мировоззрении. Центральное место в этом мировоззрении занимает приверженность идее единства существования, и это существование представляет собой связанное целое, в котором, казалось бы, разнородные вещи существуют в качественном соответствии и активной живой симпатии[803].

Таким образом, эзотеризм не был никем сконструирован, как это утверждают Ханеграафф и Штукрад, он как особый тип миросозерцания был всегда. Все это очень напоминает теорию Антуана Февра об эзотеризме как форме мысли. И действительно, именно на Февра в значительной степени и опирается Мэйги. В особенности его привлекает идея четвертой обязательной характеристики западного эзотеризма — опыт духовного преображения, или трансмутация, именуемая Мэйги гнозисом. Именно на базе этой характеристики он выстраивает основную методологическую рамку сборника — объединение эзотеризма и мистицизма. Мэйги утверждает, что «корни эзотерических течений почти всегда приводят нас к мистическим традициям»[804]. Сущность мистицизма Мэйги определяет как гнозис, который в свою очередь является не чем иным, как «непосредственным восприятием абсолютной истины»[805]. По нему весь мистицизм — как восточный, так и западный — коренится в «трансцендентном источнике бытия»[806], стоящем над категориальными оппозициями и превосходящем любые формы выражения. Говоря о связи мистицизма и эзотеризма с гнозисом, Мэйги замечает, что «мистицизм и есть гнозис; эзотеризм — технэ, основанное на гнозисе»[807]. Любая эзотерическая теория, по Мэйги, коренится в глубоком опытном убеждении о единстве всего сущего, это убеждение и есть гнозис. Все эзотерические практики не ведут к обретению некоего опыта, на деле они уже базируются на предзнании — гнозисе. И эзотерическое, и мистическое мировоззрение есть необходимый продукт гнозиса. В свою очередь гнозис всегда требует какого-то рефлексивного и практического выражения, отсюда и возникает многообразие эзотерических теорий и систем мистических действий. Все эти черты демонстрируют фундаментальную разницу гнозиса и всех типов современного познания, ведь «величайший грех, совершенный эзотерикой… — заявление о доступе к „другой реальности“, которая в принципе не может быть достигнута с помощью эмпирических методов современной науки»[808]. Таким образом, Мэйги, как ему кажется, предлагает цельный подход к исследованию эзотеризма и мистицизма. Этот подход он спроецировал и на редактируемый им кембриджский сборник. Он выразился не только в компоновке материала, но и в подборе авторов, тем для статей, а также отразился на содержании. Можно сказать, что в некоторых статьях сборника погружение и даже слияние с изучаемым материалом хорошо ощутимо[809], что позволяет рассматривать кембриджское руководство (отметим, одно из двух на данный момент по этой теме в мировой науке) укорененным в американском подходе к исследованию эзотеризма.

Два разобранных выше примера иллюстрируют тенденцию, в которой основные характеристики американского подхода к исследованию эзотеризма (антиредукционизм, толерантность, влияние Эранос, размытие границы между этическим и эмическим уровнями описания) набирают популярность среди исследователей и, в каком-то смысле, даже оттесняют достижения выразителей новоевропейского подхода. Даже тот факт, что Мэйги был избран редактором столь престижного сборника, уже свидетельствует о многом. Таким образом, можно говорить, что сегодня исследования эзотеризма разделены почти поровну между двумя во многом противоположными подходами — американским и новоевропейским.

Заключение

Новое поколение

Новый этап в изучении западного эзотеризма, начавшийся после 1990‐х, напрямую был связан с развитием образовательных программ, а следовательно, с подготовкой квалифицированных молодых специалистов. Сейчас можно говорить о целом поколении исследователей, для которых эзотеризм стал главной сферой научных интересов и карьерного роста. Среди наиболее перспективных представителей этого поколения стоит назвать Дилана Бёрнса, Игила Аспрема и Юлиана Штрубе. Этим ученым уже не нужно обосновывать легитимность своих занятий в рамках академии, поэтому они могут обратиться к концептуальному осмыслению основ изучения эзотеризма, пересмотру методологических стратегий, расширению круга изучаемых вопросов и исправлению ошибок родоначальников дисциплины.

Деятельность нового поколения исследователей можно разделить на несколько направлений. Во-первых, это активное расширение поля исследований. Лишь за последние десять с небольшим лет были выпущены монографии, антологии, сборники и журналы по афроамериканскому[810], южноамериканскому[811], южноазиатскому[812], скандинавскому[813] эзотеризму, опубликованы исследования по эзотеризму в Античности[814], исламскому эзотеризму[815], современному эзотеризму[816], освоены этнографический[817], когнитивный[818] и гендерный[819] подходы.

Во-вторых, такое разнообразие новых тем и методологических стратегий привело к критике предыдущего поколения