– Вы хотели умереть от голода, лишь бы не видеть моего изуродованного лица в своей постели? – улыбаясь спросил Уильям.

Фелисия отвела глаза. Она лежала на королевской постели. Под спиной было несколько подушек. Он сидел рядом и держал кружку.

– Вам понравилось? Я решил, что один ликер – слишком для леди, которая не ела несколько дней.

– Я ела, просто немного понервничала. И мне не противно ваше лицо.

– А что же вам противно тогда?

– Я сама себе противна, Уильям, - она отвечала, и ей было плевать – что будет дальше. То, что было необходимо они исполнили, и теперь их жизни могут идти совсем в разные стороны, их дороги не обязательно должны быть рядом. Она посмотрела на него и увидела, как скривились его губы.

– Это еще почему? Я думал, что женщина, провернувшая такое, должна гордиться своей силой, умом и выдержкой.

– Женщины гордятся совсем другими вещами.

– И какими же?

– Своим счастьем, хоть и молчат об этом, боясь сглазить это счастье.

– Так вы не счастливы сейчас? Выполнили все, что спланировали сами, и остались недовольны результатом? – он был грустен, и Фелисии не хотелось видеть его таким сейчас.

– Мне неприятно, что вам пришлось жениться на женщине, которую вы не любите, и не хотели видеть своей женой, - выпалила она, боясь, что может просто замолчать на полуслове, и тогда больше и вовсе не сможет сказать правды, признаться в том, что ее пугает больше всего.

Уильям встал с кровати и обошел ее под пристальным взглядом Фелисии. Подошел к ее стороне и присел на край. Он долго смотрел на нее, и она решила, что теперь пусть все будет так, как будет, ведь она сделала все, что могла, и искренне призналась во всем.

– Таня, да ты теперь Фелисия, а я Константин, но я никогда не забуду того времени, когда ты была Таней, а я был Уильямом. Я думал, что потерял тебя навсегда, но увидев твою белую голову над водой рядом с лордом Бредфордом, я решил, что больше тебе не нужно быть рядом со мной. Когда лорд рассказал мне, что теперь ты стала его дочерью, я был самым счастливым человеком, - он говорил, и не отрывал взгляда от глаз Фелисии. Его руки нашли ее ладони, и теперь, сжимала их с такой силой, что казалось, он хотел навсегда запечатлеть их форму и тепло.

– Но то, что я проснулся потом в карете, и на моей груди лежала твоя голова… Я подумал, что попал в рай. Мне неважно было куда меня везли и зачем, важно было, что я просыпался ночью и ты поила меня этой отвратительной жижей, после которой клонило в этот больной сон. Я считал, что это никогда не закончится – дорога, твои руки и голова у меня на груди, твой запах, потом снова опьянение и сон.

– Уильям… - начала было Фелисия, но он приложил свой палец к ее губам.

– Тс-с, нет, молчи. Помнишь, когда ты мне все рассказывала, ты просила меня помолчать, так вот, теперь ты выслушай меня. И после этого я могу уйти, а ты можешь считать себя замужней леди. Знаешь, если честно, мне было плевать куда ты меня привезла, и кем меня будут считать люди, мне было важно – любишь ли ты меня, есть ли в твоем сердце хоть капля любви ко мне. Я знаю, что ты подарила мне еще одну жизнь, и сейчас вправе распоряжаться ею, но, если ты не любишь меня, я не позволю этого, - он встал, налил из кувшина в кубки ликера, потом взял от очага чайник, от которого по всей комнате разносились ароматы заваренных трав, и добавил в кубки.

– Уильям, я боялась навязаться тебе и признаться в своей любви. Не думай, что я говорю это сейчас только из-за того, что хочу оставить тебя здесь. Именно этого я и боялась, - хохотнула Фелисия, принимая от него кубок, сделала большой глоток и посмотрела на Уильяма внимательно. – Я боялась того, что тебе придется жить с женщиной, которую ты не любишь, которую не хочешь видеть, но которой обязан жизнью.

Он сделал глоток и забрав кубок у Фелисии, поставил оба на стол. Присел обратно на кровать и молча посмотрел на нее. Тишина в комнате разбавлялась звуками из залы, где сейчас отмечали их свадьбу. Фелисия посмотрела на окно, улыбнулась и выдохнула:

– Надо было сказать сразу, а не мучиться почти две недели. Сейчас от меня ничего не зависит, муж мой, и поэтому мне легко принять любое твое решение, каким бы оно не было, оно не убьет меня, потому что я теперь знаю одно – убить может только предательство.

На душе у Фелисии, и правда, было так спокойно, что она готова была встать и направиться в зал, отметить там с сестрой хороший исход их дела, безопасность от посягательств на земли и их свободу. Даже если сейчас Уильям захочет уйти, она все равно будет рада тому, что Уильям жив, будет рада, что в тот момент, когда Костя падал возле стены уже мертвым, она приняла решение.

Уильям вдруг наклонился к ней и прижал ее олову к своей груди. Она слышала, как бьется его сердце, как прерывисто его дыхание, чувствовала, как дрожат его руки, и боялась сейчас даже мечтать, что все может оказаться правдой – что он любит ее не меньше, и что эти объятия не просто жест благодарности за свободу действий.

– Фелисия, жена моя, я не мог и мечтать о таком исходе, - он взял ее лицо в ладони и посмотрел в глаза, где уже собирались слезы. – Я люблю тебя больше жизни, и все это время, что ты была далеко, не мог и мечтать о том, что мы будем вместе, в безопасности, и ты будешь называть меня своим мужем.

Холодная ледяная броня, что она выстроили вокруг своего сердца, разлеталась колючими осколками, таяла от того тепла, что наполняло ее сердце. Руки сами потянулись, чтобы обнять его за шею и притянуть еще ближе к себе.

– Только прошу, не лги мне, и, если жизнь здесь станет для тебя невыносимой, скажи об этом, - прошептала она, когда он сгреб ее с постели и усадил на колени.

– Еще чего… Никогда я не смогу покинуть тебя, Фелисия, мое сердце сейчас готово вырваться из груди от счастья, от того, что могу обнимать тебя, держать на руках, - он целовал ее щеки, по которым текли сейчас слезы.  - Ты права, я не смогу оставить эту войну против короля, что присваивает наши земли, но теперь у меня появилась возможность вести войну прямо у него под носом…

– Уильям, я знаю, ты умен и бесстрашен, только, теперь ты не один, и если ты хоть на йоту ошибешься, беда коснется не только меня, но и Флоренсы, что доверилась мне, и ее сына, и всех в этом графстве, - начала было серьезно Фелисия, но Уильям обнял ее еще крепче, прижал к себе и прошептал:

– Ни единым своим поступком даже в мыслях я не допущу того, что уже пережил, Фелисия. Больше я не потеряю свою жизнь и свою любовь. Я понял, что силы не равны, и если бы не ты, моя жизнь уже закончилась бы дважды, - он улыбнулся, и ладонью аккуратно вытер ее слезы. – Это наш праздник, леди Фелисия, и сейчас, единожды, я хотел бы услышать твое имя, как оно звучало бы, если бы нам не пришлось прятаться. А после этого мы спустимся в зал к гостям, чтобы твоя сестра и твой отец не переживали за тебя.

– Меня зовут Татьяна Уоллес, - она засмеялась от того, что это ее имя – реально, и сейчас она была бы счастлива зваться так, и шепотом смаковала это имя прямо в ухо любимому мужчине. – И еще, Уильям, святой отец перед Богом назвал наши настоящие имена, я просила его об этом. Но сейчас мы должны забыть их. Навсегда.