— Да, но это будет куда хуже, — отозвался я, кивнув на новую крепость.

Твердыня стояла у подножия холма, там, где крутой поросший травой откос переходил в более покатый склон, кончавшийся у низкого длинного пригорка — извиваясь, тот убегал в болота рядом с ручьем. Приближался отлив, и я видел путаницу илистых отмелей там, где ручей исчезал в болоте. Я видел, что Хэстен построил свою новую крепость на этом последнем выступе твердой земли, а потом выкопал глубокий ров, чтобы защитить восточную стену от атаки в лоб. Он превратил крепость в остров. Ее длина трижды превышала ее ширину.

Южные укрепления тянулись вдоль ручья, их защищала его глубокая вода; западные и северные стены выходили на затопляемые в прилив бухточки и бесконечные терзаемые приливом болота. Обращенный же к нам восточный палисад с главными воротами находился под защитой недавно выкопанного рва. Через ров был перекинут деревянный мост, но сейчас, когда последние беглецы благополучно через него перебрались, люди разбирали его и несли широкие доски обратно в крепость. Некоторые работали, стоя в воде, которая посередине рва доходила им только до пояса.

Итак, ров можно было пересечь во время отлива, хотя это служило невеликим утешением, потому что разница между приливом и отливом здесь была по крайней мере в два роста высокого человека — значит, в те часы, когда ров можно перейти вброд, его дальняя сторона превращается в крутой склон, покрытый липкой грязью.

Внутри крепости было полно строений, некоторые имели крыши из досок, другие — из парусины, но не из тростника: Хэстен позаботился о том, чтобы его твердыню не подожгли горящие стрелы. Я догадывался, что многие балки и столбы этих домов взяты из разоренной и сожженной деревни, чьи руины лежали к востоку от новой крепости, где нижняя часть склона холма была шире всего.

В длинной крепости было множество датчан, но явно еще больше жили на своих судах. Более двухсот боевых кораблей с высокими носами вытащили высоко на дальний берег ручья, с большинства из них сняли мачты, на некоторых между подпорками мачт натянули навесы. На навесах сохла выстиранная одежда, в тени корпусов дети играли в грязи или глазели на нас.

Я также насчитал двадцать три корабля, стоящих на якорях, все с мачтами и свернутыми на реях парусами. На борту каждого из них находились люди, значит, они в любой момент готовы были отплыть в море. Я подумывал о том, чтобы привести суда из Лундена, но, поскольку стоящие на якорях суда явно приготовились мгновенно отплыть, любой маленький флот, который мы смогли бы развернуть, был бы быстро разбит.

Тяжело ступая, к нам сзади подошел Стеапа. Его лицо, такое устрашающее, с туго натянутой кожей и хищными глазами, выглядело непривычно тревожным, когда он опустился на колени перед Этельфлэд и стащил с головы шлем, обнажив спутанные волосы.

— Моя госпожа, — моргая, сказал он.

— Встань, Стеапа, — отозвалась Этельфлэд.

Этот человек в одиночку уложил бы дюжину датчан, меча его боялись в трех королевствах, но перед Этельфлэд он трепетал. Она была членом королевской семьи, а он — сыном рабыни.

— Госпожа Этельфлэд, — властно проговорил я, — хочет, чтобы ты спустился с холма, пересек ров, свалил ворота и вывел датчан из крепости.

На мгновение он мне поверил. Лицо Стеапы стало встревоженным, потом он, нахмурившись, посмотрел на меня, но все еще не знал, что сказать.

— Спасибо тебе, Стеапа, — тепло проговорила Этельфлэд, чем спасла его от замешательства. — Ты одержал великолепную победу! Я позабочусь о том, чтобы мой отец узнал о твоем триумфе.

Лицо Стеапы прояснилось, но все равно он запинался.

— Нам повезло, моя госпожа.

— Похоже, нам всегда везет, когда сражаешься ты. Как Хедда?

— С ней все хорошо!

Стеапа просиял, удивленный, что Этельфлэд снизошла до такого вопроса. Сам я не мог припомнить имя жены Стеапы, крошечного создания, но Этельфлэд его помнила, даже знала, как зовут их сына.

— Мой брат поблизости? — спросила Этельфлэд.

— Во время сражения он был с нами, поэтому должен быть неподалеку, моя госпожа.

— Я найду его, — объявила она.

— Не без телохранителей, — прорычал я.

Я подозревал, что некоторые из беглецов-датчан все еще скрываются в лесах.

— Господин Утред думает, что я — ребенок, которого нужно защищать, — сказала Стеапе Этельфлэд.

— Ему видней, леди, — преданно проговорил Стеапа.

Этельфлэд привели лошадь, и я подставил сложенные ладони, чтобы помочь ей сесть в седло. Я приказал Веостану и его всадникам ее сопровождать, и она поехала обратно, туда, где над старым горящим домом поднимался дым. Тогда я стукнул Стеапу по спине. Это было все равно, что стукнуть дуб.

— Спасибо тебе, — сказал я.

— За что?

— Благодаря тебе я все еще жив.

— Похоже, ты и сам хорошо справлялся, — пробормотал он.

— Я просто медленно погибал, пока не явился ты.

Стеапа фыркнул, повернулся и посмотрел вниз, на крепость.

— Это будет дьявольски трудно, — сказал он. — Как мы ее возьмем?

— Хотел бы я знать.

— Но это надо сделать, — его слова прозвучали полувопросительно.

— Причем быстро, — подчеркнул я.

Это должно было быть сделано быстро, потому что мы держали врага за горло, но у него все еще оставались свободными обе руки.

Этими руками служили жестокие воины, опустошавшие Мерсию, оставившие в Бемфлеоте свои семьи и корабли. А многие из датских воинов дорожили своими кораблями больше, чем семьями.

Датчане умели приспосабливаться. Они атаковали там, где чуяли слабость, но, как только бой становился слишком жестоким, грузились на корабли и отплывали в поисках более слабой жертвы.

Если я уничтожу огромный флот, тогда команды застрянут в Британии и, если Уэссекс выживет, на оставшихся здесь датчан можно будет открыть охоту и истребить их.

Хэстен, может, и не сомневался, что новая крепость Бемфлеота неприступна, но его сподвижники скоро станут нажимать на него, требуя снять нашу осаду. Короче говоря, как только опустошающие Мерсию датчане узнают, что мы представляем собой настоящую угрозу и что нас тут немало, они вернутся, чтобы защитить свои корабли и семьи.

— Очень быстро, — добавил я.

— Итак, нам придется пересечь канаву, — сказал Стеапа, кивнув на ров, — и приставить лестницы к стенам.

Если послушать, так все было очень просто.

— Я тоже так считаю, — сказал я.

— Иисусе, — пробормотал он и перекрестился.

На севере затрубили рога, и я повернулся, чтобы посмотреть туда — в седловине все еще лежали трупы людей и лошадей, а из далекого леса появились новые всадники. Один из верховых вез огромное знамя с драконом — значит, появился Этелинг Эдуард.