Ситрик сунул мне в руку Вздох Змея.

И Ситрик, и Сердик были пешими.

Датчанин победоносно закричал и сделал выпад с седла копьем с толстым древком. Сердик отразил удар черным, опаленным щитом. Я пырнул всадника в бедро Вздохом Змея, но удар был слабым и копье полоснуло меня, тяжело врезавшись в мой щит.

Датчане чуяли близкий триумф и рвались вперед; мы чувствовали, как они крошат липовое дерево наших щитов.

— Убейте их лошадей! — прокричал я, но из горла моего вырвался лишь хрип.

Справа появились несколько человек Веостана: они погнали своих коней на датчан. Я увидел, как сакс извернулся в седле; рука, в которой он держал копье, повисла, держась лишь на обломке кости и сухожилии.

— Иисусе! Иисусе! — кричал кто-то.

Это был отец Пирлиг, присоединившийся к нам. Валлийский священник сражался пешим, его брюхо выпирало под кольчугой, копье в его руках походило на маленькое дерево. Щита при нем не было, поэтому он орудовал копьем обеими руками, вгоняя его во вражеских коней, чтобы удержать их на расстоянии.

— Спасибо вам, — сказал я Сердику и Ситрику.

— Мы должны вернуться, господин, — сказал Сердик.

— Где Финан?

— Назад! — крикнул Сердик, бесцеремонно схватил меня за плечо и потащил прочь от датчан.

Финан сражался позади нас, рубя топором датчан на южном конце перевала, где его поддерживали большинство моих людей и мерсийцы Элфволда.

— Мне нужна лошадь, — прорычал я.

— Что за неразбериха, — сказал Пирлиг, и я чуть не засмеялся, потому что его тон и слова были такими мягкими.

То было больше, чем неразбериха, — то было бедствие. Я привел своих людей на край холма, а датчане оправились от нашей атаки и теперь окружили нас. К востоку, северу и югу от нас были датчане, и они пытались согнать нас с перевала, чтобы преследовать вниз по крутому склону, где наши тела превратились бы в кровавое месиво под восходящим солнцем.

По меньшей мере сотня моих саксов осталась теперь без коней, и мы образовали круг внутри отчаянной «стены щитов». Слишком многие погибли, причем некоторые от рук своих же, потому что в этом водовороте трудно было отличить друга от врага.

Многие саксы имели на щитах крест, но не все. Здесь валялось и немало тел датчан, но их выжившие намного превосходили нас числом.

Они окружили мою маленькую «стену щитов», а их всадники загоняли конных саксов обратно в лес.

Элфволд потерял скакуна и пробился ко мне.

— Ты — ублюдок! — сказал мерсиец. — Ты — предательский ублюдок!

Он, должно быть, подумал, что я намеренно завел их в ловушку, но лишь моя глупая беспечность, а не предательство привела к такой беде.

Элфволд вскинул щит, когда налетели датчане и обрушили на нас удары сверху вниз. Я вогнал Вздох Змея в грудь лошади, вывернул клинок и вонзил снова, а Пирлиг приподнял человека с седла ужасным ударом своего тяжелого копья.

Но Элфволд пал, его шлем был разрублен, его кровь и мозги выплеснулись на мое лицо. Он еще успел осуждающе посмотреть на меня, прежде чем начал дрожать и биться в судорогах, а мне пришлось отвернуться, чтобы вогнать меч в другого датчанина, чья лошадь споткнулась о труп.

А потом враги отступили от нашей «стены щитов», чтобы приготовиться к новой атаке.

— Иисусе, Иисусе! — сказал Элфволд.

В его горле заклокотало, и он затих.

Наша «стена щитов» сжалась, щиты наши были расщеплены и окровавлены. Датчане насмехались над нами, рычали и обещали нам мучительную смерть.

Люди придвинулись ближе друг к другу, и я должен был их подбодрить, но я не знал, что сказать, потому что то была моя вина, мое безрассудство. Я напал, не выяснив сначала, насколько силен враг. Я подумал, что моя смерть вот-вот придет, но я отправлюсь в загробную жизнь, зная, что забрал с собой слишком много хороших людей.

Итак, единственное, что мне оставалось, это умереть хорошо, и, протиснувшись мимо щита Ситрика, я пошел навстречу врагу.

Датчанин принял мой вызов и поехал ко мне. Я не видел его лица, потому что за его спиной светило восходящее солнце, но я полоснул Вздохом Змея по губам датского скакуна и выбросил вперед щит, чтобы принять на него удар меча. Конь встал на дыбы, я сделал выпад, целясь ему в живот, и промахнулся, потому что еще один человек замахнулся на меня слева топором. Я шагнул в сторону и поскользнулся на липкой путанице внутренностей, вывалившихся из выпотрошенного топором трупа.

Я упал на одно колено, но мои люди снова пришли мне на помощь. Конь бился на земле, а я встал, ринулся на всадника, ударил его мечом наугад — меня ослепляло солнце, и я не видел, куда именно попал. Справа от меня конь с торчащим в груди копьем кашлял кровью. Я кричал, хоть не помню, что именно…

А слева от меня с воинственными кличами ринулись в атаку новые всадники.

Умри хорошо. Умри хорошо. Что еще может сделать человек? Его враги должны сказать о нем, что он умер как мужчина.

Я снова бросился вперед, отогнав коня прочь; меч ударил по верхушке моего щита, разрубив железную оковку и послав деревянную щепку мне в глаз. Я снова рубанул и почувствовал, как Вздох Змея царапнул по кости, пропоров бедро всадника. Тот нанес удар сверху вниз.

Я моргнул, избавившись от щепки, а вражеский меч угодил мне в шлем, отскочил и стукнул меня по плечу. Кольчуга остановила удар, а потом натиск внезапно ослабел, потому что отец Пирлиг вогнал копье всаднику в бок. Валлиец потащил меня обратно к «стене щитов».

— Да славится Господь! — повторял он снова и снова.

Вновь прибывшие всадники были саксами.

Они ехали под знаменем с уэссекским драконом, и во главе них скакал Стеапа, а он один стоил десяти человек. Они явились с севера и теперь вре́зались в датчан.

— Коня! — закричал я, и кто-то подвел мне скакуна.

Пирлиг придержал нервничающего коня, пока я садился в седло. Я сунул сапоги в незнакомые стремена и прокричал своим пешим людям, чтобы те нашли себе лошадей. Слишком много животных погибло, но уцелело достаточно потерявших всадников коней, бродивших среди побоища.

Оглушительный треск возвестил о том, что крыша горящего дома рухнула. Пылающие балки падали одна за другой, каждая из них выбрасывала в потемневшее от дыма небо новое облако искр.

Я поскакал к древнему священному камню, перегнулся с седла и, прикоснувшись к его вершине, произнес молитву Тору.

Из отверстия в камне торчало копье, и я вложил в ножны Вздох Змея, чтобы выдернуть это оружие с длинным древком. Наконечник был окровавлен. Копейщик, датчанин, лежал мертвым около камня. Конь наступил на его лицо, изуродовав его и оставив глазное яблоко свисать с края шлема.

Стиснув ясеневое древко, я погнал своего коня туда, где еще шел бой.