Какой-то ангел впопыхах пронес.

И обронил, как сотни лет назад

Одну, и ветер – снес ее на сад.

И облетела белая листва,

И поползли живые существа.

Так, видно, не про нас слеза была.

Своя-то, легкая, – поди как тяжела.

Осенний сад

Цветы вдыхают сырость. Дождь

С утра просыпался из тучи.

Выходишь в обмелевший сад и ждешь,

Идешь – не проглянет ли где случай.

Но нет. Нет. Сепия теней

Свисает с каждого предмета,

И восковая слабость дней

Уже не в силах скрыть приметы.

Где извороты голых клумб —

Знак, что слезой не откупиться,

Что, как по битому стеклу,

Вышагивать по этим листьям.

* * *

Какая тишина!

И пруд укутан ватой.

И, кажется, слышна

Усопшая когда-то

Слеза. И этот дом

С засыпанным порогом,

И ветви, над прудом

Творящие тревогу.

И небо смотрит вверх

И видит над собою

Преображенье всех,

Засыпанных зимою.

Сонет

Неопалимый пруд,

И праздные аллеи,

Где времена плывут,

Да тополя белеют.

Но, кажется – зовут

Вон там, в конце аллеи… —

О, путь пяти минут!

Но на сто лет светлее.

Но, кажется – зовут

Вон там, в конце аллеи,

И ждут, и слезы льют…

О, боже! Что за труд —

Перелистать весь пруд

И подмести аллеи945.

Позже стихотворения этого периода были включены и в том «Москва» (2016) пятитомного собрания сочинений Пригова в издательстве «Новое литературное обозрение» – в раздел, названный по уже приведенной цитате «Из ахматовско-пастернаковско-заболоцко-мандельштамовского компота». Упомяну здесь также и название первого официально напечатанного поэтического сборника Пригова – «Слезы геральдической души» (Московский рабочий, 1990).

Похоже, что именно к 1970‐м годам Пригов радикально пересматривает свои поэтические приемы. Псевдосентиментальность (составленная в том числе из слез) известного цикла «Обращения к гражданам» (1985–1987) – хороший пример работы в рамках концепции «новой искренности»: поисков преодоления концептуалистской строгости через обращение к неопределенно-откровенной эмоциональности и сентиментальности. Об этом подробно пишут Илья Кукулин и Марк Липовецкий в недавно вышедшей книге «Партизанский логос», в которой они убедительно связывают такие «искренние» тексты Пригова с его стратегией мерцательности и игрой с интеллектуальным контекстом946:

Граждане!

Чудо! чудо какое наша природа русская!

Дмитрий Алексаныч

Граждане!

Потянуло теплом домашним, блеснула слеза на нежной реснице —

и снова на душе покой, а в памяти – забвенье!

Дмитрий Алексаныч

Граждане!

Слезы – это влага божественного в нас!

Дмитрий Алексаныч

Граждане!

Наблюдали ли вы когда-нибудь, как миловидный ребенок ест землянику – чудо!

Дмитрий Алексаныч

Граждане!

Природа скрывает слезы свои,

но они легкой смутой проникают в душу нашу!

Дмитрий Алексаныч

Граждане!

Я плачу, плачу, и слезы мои в сердце мира проникают!

Дмитрий Алексаныч

Граждане!

Слезы наполняют глаза мои при взгляде на любую былинку мира этого!

Дмитрий Алексаныч947

Уместно здесь будет упомянуть и «новую сентиментальность», о которой писал Михаил Эпштейн еще в 1992 году, рассуждая об «исходе „постмодернистской“ эры»948. «Новая сентиментальность» развивается как поиск новой интонации в искусстве после постмодернизма и заключается в переосмыслении того, что было высмеяно и спародировано в концептуальных практиках, – Михаил Эпштейн предполагал, что «21-ый (век) обратится к сентиментальности, задумчивости, тихой медитации, тонкой меланхолии». В этом смысле «новая искренность» Пригова вписывается в тот же круг размышлений о возможностях искусства после конца постмодернизма949. Литературное освещение «искренности» и «сентиментальности» как художественного выбора в отношении Пригова справедливо и уже достаточно проговорено. Мне же кажется важным дополнить его с оглядкой на ближайший контекст советской повседневной жизни, к которому сам Пригов относился с большим вниманием, и, в частности, средств массовой информации – телевидения, газет. Доверительная, интимизирующая интонация «Обращений к гражданам» перекликается с интонацией советского телевидения так называемой эпохи застоя и кинообразами того времени, в которых тоже было много сентиментального.

История послесталинской публичной сферы – отдельная большая тема; но важно, что установка на искренность и спонтанность была частью осознанной политики – особенно важной для застойного времени, когда эмоции могли быть использованы для удержания и сплочения общества. Кристин Эванс в своих работах, посвященных советскому телевидению, пишет о брежневской эпохе как о времени сдвига и переосмысления идеологии – что отразилось на активно развивающихся в то время массовых коммуникациях950. Изменения публичной риторики рассматриваются в совокупности многих причин – это и экономические перемены, и политические потрясения. «Социалистический образ жизни», даже на официальном уровне, уходит в сторону от совместных трудовых подвигов (и материальной стороны жизни) к тому, что измерить не так-то просто: мораль, этика, коллективные ценности. Вспомним здесь и очередную советскую дискуссию об искренности в литературе, открывшуюся в 1953 году одноименной статьей литератора Владимира Померанцева.

В позднесоветский период стремительно развивающееся телевидение становится идеальным посредником, связывающим личное/интимное и государственное/публичное. Частные отношения, семейная история, домашние будни и бытовая повседневность входят в круг интересов и забот идеологии, ведь, как писал Л. И. Брежнев, «динамику социальных процессов не всегда можно выразить цифрами»951. Советский образ жизни связывается с эмоциями, настроением, личными переживаниями.

Примеры эмоционального стиля советского телевидения – выпуски новостей и телепередач 1970–1980 годов – сегодня доступны в интернете952. Пожалуй, одним из самых знаковых проектов такого рода можно назвать программу «От всей души», выходившую с 1972 по 1987 годы. Телепередача, которую представляют как самую добрую, трогательную и человечную953, была сосредоточена на судьбах, как написали бы журналисты, «простых советских людей» – работников и работниц заводов и совхозов, бывших фронтовиков, советских школьников. Что-то среднее между концертом художественной самодеятельности и ток-шоу по-советски – передача старалась создать эффект коллективного переживания, чему немало способствовало личное обаяние и доверительная интонация ее бессменной ведущей Валентины Леонтьевой. Иногда киноглаза огромных камер, глаза зрителей в зале и телезрителей