д) Президент скончался 16 февраля только в 10 часов вечера. Тем не менее, в 4 часа пополудни, когда он еще был вполне здоров и принимал в Елисейском дворце князя Монако, а затем кардинала Ришара, была получена с парижской биржи в Брюсселе и немедленно напечатана в местных газетах нижеследующая телеграмма: «Отставка Феликса Фора неизбежна. Избрание Лубэ обеспечено».

В тот же день из Ливерпуля пришли в Туркуан (Tourcoing) две депеши такого рода: «Ливерпуль, 16 февраля, 4 часа пополудни. Правда ли, что в Париже беспорядки? Телеграфируйте все подробности».

«Ливерпуль, 16 февраля, 4 часа пополудни. Рынок внезапно пошел на понижение вследствие слухов об осложнениях в Париже».

Наконец, еще в тот же самый день между двумя и тремя часами пополудни Генрих Депрэ в Лилле (24, улица Инкермана) получил из Антверпена по телефону отказ от торговой сделки в виду смут, долженствующих последовать за выходом в отставку Фора («La Croix», 4 марта, и «Croix du Nord», 10 марта 1899 года).

е) Какова важность этой смерти? Только патриотизм Фора являлся преградой еврейскому заговору и не давал потоку измены, прорвавшись, унести все как в правительстве, так и в обеих палатах парламента и в прессе, а затем перевернуть вверх дном и армию, и страну. Видя себя обманываемым, прижимаемым, угрожаемым, президент подготовил суровую отповедь через «Воззвание к народу», где он указывал на пропасть, разверзшуюся перед Францией, и этот обширный жидовский заговор как на постоянную угрозу для всех учреждений и самой безопасности страны.

Необходимо было, во что бы то ни стало, помешать изданию великого государственного акта. Ну… и помешали!

А как? Воспользовавшись приближенными Фора, как и предвидел тот высокий чин полиции, который предупреждал Флуранса.

Прием у президента продолжался до шести часов вечера, т. е. до момента, когда прибыла еще одна особа,[86]которая от времени до времени также являлась в Елисейский дворец. Вот при этом свидании с глазу на глаз и совершилось злодеяние… На крики прибежали, но женщина была усажена в карету и отправлена домой в ту именно минуту, когда стали толпиться вокруг несчастного президента, уже находившегося в агонии…

ж) Характер мер и забот, которые были принимаемы врачами, в частности, профессором Ланнелонгом. Этому не противоречит выданное на другой день, чтобы успокоить общественное мнение, медицинское удостоверение о кончине Феликса Фора вследствие, будто бы, внезапного кровоизлияния в мозг. Во-первых, есть и яды, которыми может обусловливаться такое же кровоизлияние. Во-вторых, правда ли, что смерть была столь внезапной? Наоборот, крепкий организм боролся долго и жестокая агония продолжалась не менее четырех часов…а врачи, со своей стороны, обращались именно к средствам, необходимым против отравы. Они применяли, например, искусственное дыхание, вытягивание языка и, вообще, то, что делают, когда хотят выиграть время и помочь яду выделится. Иначе говоря, они, без сомнения, поставили диагноз отравления и действовали сообразно с ним.

з) Но преступление устанавливается не одними действиями медиков, а, быть может, даже очевидное – отсутствием вскрытия. Разве в случаях насильственной или неожиданной кончины, да еще выдающегося человека, не прибегают к вскрытию его праха для точнейшего определения причины смерти? Разве не вскрывали останки президента Карно и самой императрицы австрийской Елизаветы, хотя их раны были налицо, а смертельный исход был явно чужд какой-либо таинственности?..

и) Случается нередко, что предосторожности, рассчитываемые на замаскирование событий, неумолимо способствуют противоположному результату. Так было и здесь. Устраняя вскрытие, но и предвидя, что ядом будет вызвано быстрое разложение трупа, оказались в необходимости поспешить с бальзамированием раньше истечения всякого законного срока. В восемь часов утра на другой же день, т. е. спустя лишь десять часов с момента кончины, бальзамирование было закончено. И опять, вопреки обыкновению, без составления протокола. А так как и эта поспешность не задержала разложения, то пришлось перенести тело в гроб и похоронить немедленно. Этакое, подумаешь, нетерпение, как можно скорее закопать своего недруга, точно из боязни, как бы он не ожил и не успел разоблачить злодеяния, требуя возмездия!..

к) Свидетельство семьи Феликса Фора. Почтенные друзья, близко знавшие эту семью, удостоверили, что, по ее убеждению, смерть ее главы есть результат преступления. Такие заявления повторялись всюду и везде печатались без единого возражения от имени кого-либо из семейства Фора. Столь решительное молчание служит доказательством истинности помянутых утверждений.

л) Дальнейшими, в свою очередь, немаловажными данными в том же направлении является факт, что не взирая на шум, снова поднятый вокруг трагедии Елисейского дворца драмой Штейнгель и вопреки настояниям прервать десятилетнюю давность и пожаловаться на убийц, семья Фора по-прежнему сохранила трогательное молчание. Единственным объяснением может быть только следующее: для нас злодеяние несомненно, но его авторы (евреи и правительство) столь могущественны, что мечтать о воздаянии им в этой юдоли плача бесплодно. Наоборот, противник так властен и столь бесцеремонен, что подобная жалоба могла бы, пожалуй, разразиться новым ударом над головой самых близких к усопшему…

м) Признания дрейфусаров. В этой области, мы не станем обращаться к их диким крикам радости либо к такому, например, материалу, как триумфальные восклицания в одном из бульварных ресторанов некоего клиента Корнелия Герца, а также большого друга Рейнаха и Дрейфуса: «Мы спасены! Не было у нас большего врага, чем Феликс Фор. Но Провидение на нашей стороне, так как он уже не встанет…».

Мы хотим указать на кое-что из того, что было напечатано.

За подписью «Республиканец», под которой, однако скрылась довольно видная персона из наших правителей, в дрейфусаровском «Фигаро» было напечатано следующее: «В своем «Воззвании» Феликс Фор сказал, что республиканский порядок не должен подвергаться опасностям. Между тем, они создавались собственными же ошибками покойного. Если его президентство не представлялось, быть может, самым междоусобным, то оно было, разумеется, наиболее чревато смутами. Оно знало двусмысленные часы, странные минуты. Не доставало лишь исполнения решений самой высокой важности. Откуда же явилось препятствие в последний момент? Из их несвоевременности, шаткости, из их противоречия велениям рока… Мнение людей хорошо осведомленных таково, что таинственная смерть Феликса Форса помешала чрезвычайным событиям…»

Сказанное приобретает особую знаменательность, когда мы сблизим его со статьей другого выдающегося дрейфусара, помещенной в еврейском листке на следующий день по кончине Фора. Вот что значится в ней, между прочим: «Раньше молниеносный удар смерти Анри уже хватил по их каменным головам. Теперь это более значительная и еще вразумительнее устрашающая смерть президента республики. Она ниспровергла заговор, сплетавшийся вокруг него и с его помощью против истины и свободы. Когда вы двигаетесь не иначе, как принудительно, под давлением необходимости, логика вещей требует, чтобы удары шли все возрастая, пока упорство ваше не будет, наконец, сокрушено. Если бы вы оказали правосудие с год тому назад, ход явлений, вероятно, изменился бы, и среди цепи иных обязательств та случайность, в которой погиб сам глава государства, пожалуй, могла бы не найти себе места.