Здесь всегда уютно и тепло.

Мы всегда найдём, за что нам выпить.

Поводов немало и причин.

За Периметр и за город Припять,

И за тех, кто в звании мужчин.

Вспомни, товарищ, всё, что было встарь.

Как мы от мутантов чистили Янтарь,

Как загрохотал твой верный пулемёт,

Как мы шаг за шагом двигались вперёд…

– Слова примитивные, а душу бередят, – сказал Матадор. – Хотя о многом и вспоминать не хочется…

– Субкультура! – сказал Печкин.

…Первая у нас уже разлита.

Приступаем тут же ко второй.

Если кто дойдёт до Монолита –

Это будем точно мы с тобой.

Пожелаем, чтобы после чарки

Нам не снились страшные часы..

Ближе, чем конвойные овчарки,

Стали нам чернобыльские псы.

Вспомни, товарищ – тьма со всех сторон,

Небывалый Выброс, ненадёжный схрон,

Смерть за стеною, смерть над головой,

И собак незрячих леденящий вой…

– Недоскональна писня, – заметил Мыло. – Колы Выбрис, так уси собаки мовчать…

– Ну, за Белого, – сказал Киндер. – Хотя, честно говоря, ни хрена мы его не спасли. Но! Помогли ведь завершить операцию? Помогли…

– Кто бы мог подумать, что он такой ушлый, – сказал Матадор. – Он ведь по жизни дитё совершенное…

…В те незабываемые годы

Попадали в клещи мы не раз:

На пригорке – снайперы «Свободы»,

А в низинке – натовский спецназ.

Из любой ловушки уходили,

Выживали непонятно как,

Но всегда по-честному делили

Мы хабар, патроны и табак…

– И це брэхня, – послал критику Мыло.

– Точно, – сказал Матадор и нахмурился, сжав кулаки. – Уж мы делили-делили… делили-делили…

И лицо его в седой щетине на миг сделалось страшным, как у гада.

– Так ведь автор текста, – заступился за неведомого коллегу журналист, – хотел нарисовать образ, так сказать, идеального сталкера…

…Помнишь, как в тумане сгинули враги,

Как на Радаре чуть не выжгло нам мозги,

Как в ночи химера двигалась, скользя?

Помнить неохота, да забыть нельзя…

– А что – Белый в этот бар не ходит? – сказал Печкин.

– Белый как раз именно сюда и ходит, – сказал Матадор. – Только он сейчас, должно быть, кого-то вытаскивает, раз не пришёл. В Зоне ведь и без вольных сталкеров народу хватает!

– Тем более военкеры опять нагнали салажни, – сказал Киндер. – А будут говорить, что контрактники! Но! Разговорился я давеча с одним на Милитари – точно, салага.

– Для генералов как были люди мусором, так и остались, – сказал Матадор. – Давайте за генералов – чтобы побыстрее разжаловали без пенсии!

– То им гирше, ниж смерть, будэ! – поднял стакан Мыло.

…Если же от пули не удастся

Мне уйти, так ты уж не взыщи –

Не оставь мой труп в грязи валяться,

До ближайшей «жарки» дотащи.

Проследи, чтобы сгорел я толком,

Стал золою, малым угольком –

Лишь бы не воскрес поганым снорком,

Не поднялся жалким зомбаком…

Нет, не хочу я помнить ничего.

Рядом шёл товарищ – нет теперь его.

У жизни и у смерти равные права.

Вот и пью один я, а стакана два…

Этот куплет неизменно всех повергал в уныние.

– И шо я тут з вамы сиджу? – сказал Мыло. – Сиять пора…

– Кого «сиять», чудо полтавское? – сказал Матадор. – Июнь месяц на носу! Вспомнила бабка свой девичник!

– Вот бы всё лето такое простояло, – сказал Киндер. – Но! Так не бывает, чтобы всё хорошо…

– Да, – сказал Печкин. – Так не бывает…

И глубоко задумался над свой нелегкой судьбой журналиста, которая занесла его, прямо скажем, не в Калифорнию. Но покидать Зону ему отчего-то не хотелось.

– Расслабились мы, господа, разбаловались, – сказал Матадор. Он уже достиг той стадии, при которой от каждой очередной стопки только трезвеют. – Вот, помнится, в моём родном маленьком городе гаишники затеяли кампанию – чтобы водилы пропускали пешеходов на переходах. Да так настойчиво стали проводить её в жизнь, что и вправду человек, ступивший на «зебру», чувствовал себя в безопасности. И что в результате? А то в результате, что начали наши в других городах гибнуть пачками! В Москве-то никто и не подумает пропустить пешего, снесёт прямо на «зебре»! Хотели как лучше, а вышли, естественно, к Херсону…

– Ахтунг, ахтунг! – возгласил незримый вышибала. – Какой-то неизвестный перец идет – то ли гастарбайтер… Что-то он мне не нравится, не хочу я его пускать…

– Дисплей включи! – крикнул кто-то. – Может, свой…

Окон в здании «HURDЧО INN», конечно, не было, их заменяли экраны, а видеокамеры стояли на козырьке над входом. Во время Выброса они втягивались в специальные блоки и там пережидали стихию.

Снаружи уже стало темнеть.

Возле монумента Семецкого стоял бледный худой человек в восточной одежде – в полосатом халате и плоской шапке-афганке. Борода у бледного была как у бармена Арчибальда, только длиннее.

Незнакомец внимательно осмотрел пустой каменный цоколь (голограмма как раз ушла в паузу), потрогал бронзовые буквы на граните, прищурился, пытаясь прочитать…

Тут прозвучал праздничный аккорд – и возникли на пьедестале вечно живые Семецкий с кошкой!

Незнакомец отскочил на шаг и жалобно воскликнул:

– Шайтан, шайтан!

– А, это из «Свободы», – сказал сталкер по прозвищу Умная Маша. – Есть там у них такой электронщик – Шайтан. Только у него морда другая, без бороды…

Лицо незнакомца исказилось, он распахнул полы халата, и все собравшиеся в баре «Хардчо» с ужасом увидели, что тощее тело его обвешано трубочками да коробочками…

– Аллах акбар! – завизжал худой и зажмурился.

Страшный удар потряс здание, погасли дисплеи, сталкеры запоздало попадали на пол, причём Серёга Воркута бережно накрыл телом гитару…

Так в Зоне появился и тут же сгинул первый шахид.

…Русский человек не может всерьёз относиться к злодею, которого зовут шейх Насрулла. Украинец да белорус тоже. Да и поляка таким именем не напугаешь. Засмеются славяне – надо же как родители удружили сыночку!