Конопатый Юкка-Пекка вошёл первым с большим рюкзаком, а Батюшка, как обычно, незаметно проскользнул за свой столик в самом углу, вытащил старинную книгу в переплёте с застёжками и углубился в неё, обхватив лохматую голову руками. Батюшка действительно был когда-то священником, но его оттуда попросили.

– Эй, вы чего не здороваетесь? – сказал Техас. – Вроде бы тут люди сидят!

Юкка-Пекка поставил на стол новенький рюкзак, снял куртку, повесил на спинку стула и только тогда сказал:

– Траттуте!

– Ну вот, не убыло от тебя, – сказал Техас. – А ты, особа духовного звания?

Батюшка бородёнку вскинул:

– Асмодеям здравия не желаю!

– Не в духе сегодня, – сказал Техас. – Опять надерёшься и обличать будешь?

– А вы не участвуйте в бесплодных делах тьмы, – сказал Батюшка. – И пью я на свои…

– Ты лучше зомбаков своих воспитывай, – сказал Огонёк. – Мы тебе помещение очистили, а ты там что развёл? Зомбариум? А говорил – храм восстанавливаешь…

– Зомбаков-то легче обратить, чем вас, – сказал Батюшка. – Зомбаки – они те же дети…

– А, что с тобой толковать, – сказал Огонёк. – Юкка, что это я тебя давно не видел?

Блудный сын Суоми не спеша раскурил трубочку, выпустил клуб дыма и произнёс:

– Париж естил.

– Ну и как там Париж? – оживился бармен Арчибальд – что-то связывало загадочного бармена с Францией, не зря к нему обращались – «месье»…

Дезертир-миротворец ещё раз затянулся и выдохнул:

– Что нато – не купил. Что НЕ нато – купил.

– Как ты красочно излагаешь! – всплеснул ручками бармен. – Я словно на Елисейских Полях побывал! Деньги-то все ухнул на девочек?

Юкка-Пекка повернул круглую стриженую голову и важно произнёс:

– Сколько нато – не истраттил. Сколько НЕ нато – истраттил.

Тут к финну подбежали Кобра и Синильга, защебетали, принялись потрошить рюкзак, доставать оттуда всякие бюстгальтеры и прочие полуграции. Юкка-Пекка смотрел на них и улыбался краешками губ, словно строгий, но добрый отец.

– Дерьма-то, – сказал Техас. – Стоило в Париж ездить. На любом китайском рынке…

– Дурак ты, Техас, – бросила Синильга. Была она метиской, в Якутии говорят – сахаляркой. Редкой красоты девушки рождаются там от смешанных браков, черноглазые, со снежно-белой кожей… Только быстро линяет в Зоне любая красота…

А Кобра – она и есть Кобра, прикинула к себе розовую комбинацию, зашипела:

– От вас вообще хрен чего дождёшься, даже китайского… Юкка не в «Самаритэн» для бедных отоваривался, он не поленился в «Галери де Лафайет» сходить… Потому что – мужчина!

И в доказательство сунула Техасу в нос яркую этикетку.

Но не пришлось официанткам примерить обновки, так как вышибала Колчак объявил:

– Ахтунг, ахтунг! Матадор с компанией! Уже хорошие!

– Это плохо, – сказал Арчибальд. – Очень плохо. Очень я не люблю, когда надираются на стороне. У нас что – коньяк прокис? Или отбивные несвежие? Я объявление повешу: «Приносить внутри себя спиртные напитки запрещается».

Но загремела тяжёлая дверь, и вломились в «Хардчо» четверо героев давешней игры «Освободите Белого».

– Месье Арчибальд! – вскричал Матадор. – Всем шампанского!

– Что за праздник? – поинтересовался бармен.

– Та в його тепер кожный день – свято, – объяснил Мыло. – Решил прогулять свою Испанию…

– Не праздник у меня, – пригорюнился Матадор. – Несчастье у меня. В Каталонии запретили корриду. Скоро и во всей стране запретят…

– Ничего, – сказал Огонёк. – С кровососами оттянешься, как все нормальные люди…

– Ты живой ещё? – изумился Матадор. – Ну так мы это дело быстро исправим…

– Солидный вроде бы человек, – сказал Арчибальд. – Сказано же – драки только в вечернее время!

Матадор посмотрел на часы:

– Так уже скоро! Чего тянуть?

Но Киндер и Дэн Майский, ныне Печкин, ухватили седого гусара за руки и силой усадили за стол подальше от чистильщиков.

– Мыло, – с упрёком сказал Арчибальд. – Это где вы так захорошели?

– Та мы трошечки, – сказал Мыло. – Нехай дивки ковбасу тащат, та вареникив, та вустриц…

– Устрицы у меня сегодня особенные, – подбоченился бармен. – Тасманийские. Называются crassostrea gigas. Знатоки ценят их за солоноватый вкус…

Электровениками забегали с подносами Кобра и Синильга, причём Кобра спрашивала у каждого, не встречал ли он Ниндзю.

Ниндзю никто не видел, только Мыло вдруг запел: «Ниндзя рыбка, Ниндзя птычка, Ниндзя гарна молодычка!»

– Хорошо в Зоне питаются, – сказал Печкин-Майский. – Разнообразно. Вчера жареная крыса, сегодня – тасманийские устрицы…

– Но! – воскликнул Киндер. – Завтра-то опять будет крыса!

– Увы! – запечалился пьяненький журналист.

Он уже немножко обвык в Зоне, сходил туда несколько раз с новыми друзьями в связке, благо погода позволяла, и совсем было начал считать себя сталкером, но жестокий Матадор каждый день указывал ему на ошибки и объяснял, каким образом столичный гусь мог погибнуть вон за тем пригорочком и вон на той тропочке…

– Выброс ночью будет, – вдруг объявил из угла Батюшка, не отрываясь от своего увлекательного чтения. Одной рукой он перелистывал страницы, другой подливал себе в стакан.

– А наука что говорит? – спросил внезапно протрезвевший Матадор.

– Это вам наука говорит, – сказал Батюшка, опрокинул стакан, выдохнул и продолжил: – А меня Господь путеводит в правде своей…

Но было до ночи ещё далеко, и думать о Выбросе никому не хотелось.

Вышибала Колчак то и дело объявлял о новых посетителях, и скоро обширный зал наполнился до отказа.

Настроение у всех было приподнятое – Зона, притихшая под палящими лучами, лютовала не сильно, артефакты снимали как с куста – не самые редкие, зато много, так что Арчибальд не успевал оценивать хабар и раскладывать его по контейнерам. А главное – все возвращались живыми… Даже Семецкий сегодня ни разу не погиб, не сообщали об этом сталкерские наладонники…

Только безутешная Кобра всё расспрашивала гостей про своего Ниндзю.

Ниндзю никто не видел.

Тут и там поднимали тосты – и первый, и второй, и третий, и четвёртый – за Белого.

Потом появился местный бард Серёга Воркута – несмотря на жару, в свитере, с гитарой, и запел в притихшем зале на мотив «Баксанской»:

Мы с тобой всегда ходили в паре.

Нам с тобою дьявольски везло.

Третий вечер коротаем в баре,