Между тем наступление продолжалось, хотя и медленно. Тогда ацтеки решили остановить нас следующим образом.

Был сделан огромный разрыв в дамбе между нашим головным отрядом и городом. Вокруг этого места было вбито множество свай, чтобы не допустить бригантины. Всюду были усилены войска, а значительный отряд был искусно спрятан на лодках. Наутро мы пошли в атаку, перешли разрыв, и двинулись на врага. Те начали поспешно отступать, мы бросились в погоню. В этот момент с лодок был высажен десант не только на дамбу, но и на берег у её начала. Там тласкальцы и конники быстро с ними расправились. А вот нам пришлось туго. Пятерых при отступлении захватили живьем и утащили в лодки. Бригантины из-за вбитых в дно кольев, на которые они напоролись, ничем помочь не могли. Как мы все тут не полегли — не понимаю. Меня самого едва не захватили в плен. Множество индейцев вцепились в меня, начали выкручивать руки. Еле-еле удалось освободить меч — отчаяние придало мне силы. Неистовыми ударами я отогнал или уложил нападавших на меня, затем перебрался на другую сторону пролома и упал в обморок.

Успех окрылил врага, он начал наступать на нашу часть дамбы, но тут его приняла артиллерия, а с нею он спорить не мог.

Кортес сделал выговор — нельзя оставлять не засыпанных землей прорывов.

Так мы шли вперед: сначала захватывали часть дамбы, заполняли бреши сами таскали и землю, и камни — вечером выставляли усиленные караулы, до сотни человек. Наутро все начиналось сначала».

Диас сделал паузу, подумал, потом обратился к писцу.

— Теперь, Хосе, изложи следующим образом, — и вновь начал диктовать.

«Конечно, читатель заскучал бы, если бы я стал подробно описывать все сражения, которые случились за 93 дня осады, и рассказ мой стал бы длиннее авантюр Амадиса Галльского».

— Дедушка, — подал голос Хосе, — вы бы рассказали сначала, что произошло после того, как вы вошли в город. Так легче записывать, а то я не успеваю…

— Что произошло после того, как мы вошли в город? — переспросил старик и задумался.

Стоит ли рассказывать молодому человеку, что случилось в ту ночь, когда колонна под командованием Кортеса, залатав бреши и проломы в южной дамбе, наконец ворвалась в предместья Теночтитлана и захватила обширный плацдарм, осью которого являлся главный проспект города. Эта широкая улица с каналами по обе стороны проезжей части, выводила наступающий отряд прямо в к площади, где располагались дворцы Мотекусумы и Ашайякатла. В ту же ночь Кортес отправил двух, попавших в плен знатных ацтека в ставку Куаутемока с очередным предложением мира.

Не получив ответ, на следующее утро дон Эрнандо, бросив в бой кавалерию, сумел пробиться в большому теокали. Колонна Сандоваля, которую перебросили к Топеяку, тем временем успешно добралась до окраины Тлателолько по северной дамбе. Таким образом окружение Теночтитлана было завершено. Отставала только дивизия Альварадо. Западная плотина оказалась перерыта настолько часто и защищалась такими крупными силами, что скоро стало ясно — Куаутемок именно с этого направления ждал главный удар. Связь между отрядами осуществлялась с помощью бригантин и гонцов, вынужденных каждый раз бежать вокруг озера, поэтому Кортес стремился как можно быстрее сомкнуть фланги всех трех отрядов. Захватив на вершине пирамиды храм Уицилопочтли, Кортес не смог удержать его в руках. Густые толпы индейцев бросились на защиту святыни. Тогда главнокомандующий решил для острастки сжечь оба дворца и наиболее приметные здания в городе.

Дело было вечером. Солдаты Альварадо, в основном ветераны, столпились у края последнего пролома, от противоположной бровки которого было рукой подать до городских ворот. На той стороны возвышалась крепкая баррикада, защищавшая ацтеков от арбалетов и аркебуз. Альварадо, изучивший диспозицию, приказал перетащить пушки и завтра с рассветом смести это заграждение. Пушкари и тласкальские таманы сразу принялись за работу. Отъезжая в тыл, Альварадо предупредил Берналя и всех остальных солдат, чтобы смотрели в оба и, если туземцы предпримут ночной штурм, сразу подняли тревогу. Подобные атаки стали привычным явлением, поэтому испанцы так и ночевали на дамбе в непосредственной близости от противника. Бригантины и пироги союзных индейцев охраняли их с озера.

Хуан Каталонец первым обратил внимание на языки пламени, прорезавшие сгущающуюся на востоке тьму. Пожар разгорался на глазах. Потом занялось в другом месте, в третьем… Хуан с тревогой глянул на Берналя, тот в ответ только пожал плечами и почесал бороду. Их товарищи, кто уже улегся на циновки, тоже стали подниматься.

— Смотри, как занялось, — чей-то удивленный голос раздался за спиной Берналя. — Что это ребята Кортеса подожгли?

Ему тут же ответили.

— Вроде дворец Монтесумы… Точно! И этого, Ашайякатла, подпалили…

Сердце у Берналя замерло, он слова не мог вымолвить. В это время две испанки, в сопровождение караула и тласкальцев притащили из лагеря, расположенного возле Тлакопана, ужин — тортильи из кукурузы и какое-то жидкое варево. День не поев, похлебать горячее — милое дело. Все радостно зашевелились, кто-то уже успел ухватить Долорес за задницу, за что сразу получил черпаком по каске. Сзади громыхнули смехом. Однако Диас даже не повернулся. Не отрываясь смотрел как длинные, срывающиеся в небо, огненные языки полыхали на том самом месте, откуда они почти год назад дали деру. Каталонец тоже молчал — крупные частые слезы покатились у него из глаз. На лице сразу обозначились две узкие проталины, с которых обильная влага смыла грязь. Берналь сам не заметил, как тоже пустил слезу. Тут и шуточки сзади стихли, перепуганная Долорес, наряженная в солдатский панцирь и каску, приблизилась к Берналю, заглянула ему в лицо.

— Что с тобой, касатик? Неужто это языческое капище жалко?

Берналь собрался было ответить, плевать ему на эти гибнущие в огне постройки — век бы их не видеть! — но в этот момент Каталонец, а вслед за ним и многие другие ветераны, принялись ругаться. Озлобились все сразу, начали тормошить арбалетчиков и пушкарей, чтобы те враз ударили по баррикаде. Кое-кто что было мочи заорал:

— Эй, на бригантине, ну-ка греби сюда! Сейчас мы этим поганым кровь пустим!..

Берналь, наконец опомнившись, остановил крикуна.

— Не пори горячку, Лопес. Все равно не успеем. Все сгорит! Все!.. Даже катышков от расплава не найдем…

Испуганную и удивленную Долорес кто-то из солдат уже потащил в тыл подальше от пролома. В этот момент, покрывая ругань, громовито ударили аркебузы, засвистели стрелы арбалетов. Туземцы тут же всполошились, принялись метать камни из пращей и пускать стрелы. Как обычно с той стороны донеслись вой, свист. Берналь, не выдержав, уже обнажил меч и, забыв о только что сказанных словах, уже готов был ринуться в воду и взять штурмом баррикаду, как в этот момент к самому краю дамбы прискакал как всегда улыбающийся Альварадо и с ходу, осадив коня у самой бровки, закричал:

— Что, краснокожие поперли?