— Нет, не говорила, — продолжала синьора редакторша, — но смею сказать, что любая статья, которую вы мне принесёте, будет опубликована в течение трёх дней. Я не из тех глупых и забывчивых женщин, которые не держат своих обещаний.

— Я ни минуты в этом не сомневался, — немного рассеянно отвечал Буратино, — и с вашего позволения я откланяюсь.

— Ах, мой юный герой, вы так скромны! — сказала женщина, вставая и подходя к Буратино. Она подошла так близко, что у парня бешено заколотилось сердце.

«Неужто пришёл миг откровений», — подумал он. Но он ещё не знал, что женщины, как правило, много обещают, а мало дают. Мальчик не подозревал, по своей простоте душевной, что с дам желательно брать всё вперёд, авансом. И поэтому прохладный поцелуй в лоб его немного отрезвил: «Это всё, что ли?» — про себя вопрошал наш герой, глядя, как красавица возвращается в своё кресло.

— И помните, друг мой, — ласково, но без томности и проникновенности продолжала она, — я перед вами в долгу. Поэтому вы всегда можете ко мне обращаться.

— Надеюсь, вам больше моя помощь не понадобится, — скромно ответил Буратино и откланялся.

«Вот лживая курва! — возмущался он, бредя по улице. — Обещала же, зараза, самую немыслимую награду, которую может дать женщина, а вместо этого чмокнула в лоб, как покойника. Вот лживый народ, эти бабы! Ну да ничего, дураку беда — горе, умному — наука. Теперь ни одно юбконосящее существо меня не надует». Так наивно размышлял наш герой, направляясь в околоток прояснить ситуацию со статьёй.

Первое, что бросилось в глаза Буратино в кабинете Стакани, так это девятимиллиметровый револьвер в руках у полицейского.

— Здравствуйте, синьор Стакани, — поздоровался Пиноккио, не отрывая взгляд от оружия.

— Хорошо, — загадочно произнёс околоточный, поигрывая пистолетом, — сам, значит, пришёл.

— А что значит ваше «значит»? Вы меня что, искали? — полюбопытствовал мальчишка.

— Становись к той стенке, — приказал околоточный, наводя пистолет на него.

— Эй, синьор Стакани, опустите эту свою мясорубку. Она, судя по виду, настоящая, выстрелит ещё.

— Молчать! — заорал околоточный, багровея. — Молчать, подлец! Марш к стенке, пристрелю!

«Э-ге-ге, кажется, я попал не в добрый час. Что это он взбесился?» — подумал наш герой, а вслух сказал:

— Может, я лучше пойду?

— Молчать! — снова рявкнул Стакани и для убедительности выстрелил.

Крупная пуля, пролетев над головой у мальчишки, врезалась в стену, разбросав куски штукатурки по всему кабинету. Воздух наполнился дымом пороха и побелкой. Не прошло и секунды после выстрела, как на пороге кабинета появились несколько полицейских. Они с любопытством оглядывали новый интерьер кабинета.

— Молчать! — предвосхитил все вопросы подчинённых околоточный. — Вон отсюда.

С этими словами он прицелился в своих полицейских, и те моментально испарились, прикрыв за собою дверь.

— Итак, продолжим, — сказал Стакани, прицеливаясь в мальчишку.

«Мамочки, — задыхаясь от побелки и дыма, думал Буратино, — вот так я попал, как кур во щи.»

— Синьор Стакани, — начал он вкрадчиво, — а может, мы не будем сегодня играть в игру «Ковбой и пианист»? Может, поговорим о делах?

— Молчи, морда носатая, — сурово сказал полицейский. После чего взвёл курок и стал тщательно целиться пацану в живот.

— Не надо, — предупредил Буратино, — это незаконно.

— Зато очень и очень больно, — сказал Стакани.

— Вас посадят.

— Самооборона, — произнёс околоточный, щуря левый глаз, — причём вынужденная.

— Так у меня нет оружия, от кого вы защищаетесь? От несовершеннолетнего? — пытался вразумить его Буратино.

— Оружие будет, — пообещал Стакани, — потому как ты всем известный налётчик-бандит по кличке Буратино.

— Вы меня переоцениваете, — скромничал Пиноккио.

— Нет, милый мой носатый негодяй, я тебя оцениваю верно, — рассуждал полицейский, — это я раньше тебя недооценивал, а сейчас я вижу тебя насквозь, хитрого гада.

— Да что случилось? Объясните ради Бога.

— Хорошо, — согласился Стакани, — перед смертью ты имеешь право знать, за что тебя убью.

С этими словами околоточный полез в ящик стола. Причём делал он это, не сводя с Буратино ни глаз, ни пистолета. И достал оттуда почти пустую бутылку коньяка, а затем и газету. Достав газету, он положил её перед мальчишкой и сурово спросил:

— Что это?

— Видимо, газета, — неуверенно произнёс Буратино.

— Я и без тебя, подлеца, вижу, что это газета, а не одеяло какое-нибудь. Издевается ещё, жулик! Я тебя спрашиваю, что в этой газете написано?

«Понто — подлец, видимо, сильную статейку написал, — догадался Буратино. — Да такую сильную, что этот псих меня пристрелит сейчас».

— Извините, синьор Стакани, — вежливо произнёс он, — но мне отсюда не разглядеть, что там написано.

— Не разглядеть! — загадочно сказал Стакани и пальнул из пистолета во второй раз.

Пуля выбила из стены ещё килограмм штукатурки, а Буратино испуганно отпрыгнул в сторону и оглох на одно ухо. Неуклюжий прыжок мальчишки вызвал непосредственную, даже детскую радость у околоточного.

— Ага, — весело крикнул он, — козлом сигаешь? Сигай, сигай, олень горный. Будешь, скотина, знать, как такие статейки варганить, падлюка.

Сказав это, он снова выстрелил из пистолета. На этот раз выстрел вышел, на удивление, эффектным. Непонятно, каким образом пуля срикошетила от стены и ударила в потолок, обрушивая кучи побелки, как на стрелявшего, так и на Пиноккио. А бедный Пиноккио заткнул уши пальцами и от страха не соображал, что происходит. А вот Стакани ситуация, видимо, нравилась.

— Ага, — крикнул он во второй раз и даже залихватски свистнул свистом старого разбойника с большой дороги. Свистнул и опять пальнул из пистолета. — Страшно? — орал околоточный. — Обделался уже, небось? Это хорошо, это очень хорошо. Хоть перед смертью, подлец, поймёшь, как над порядочными людьми издеваться, как свои поганые статейки рисовать. Я ещё и до Понто доберусь. Ох, он у меня скособочится, ох, скукожится. Это я вам как «здрасьте» обещаю.

Весь этот шум и гам, свист и пальба, происходившие в кабинете околоточного начальника, производило на всех присутствующих в полицейском участке неизгладимое впечатление. Все, даже законченные дебоширы, притихли и прислушивались к пугающим звукам, доносившимся из кабинета. Прислушивались и только головами качали. А один известный дебошир Скварели спросил у полицейского: