Следователь Подлески считался специалистом высокого класса, мастером своего дела и причём мастером с большой буквы. Его очень ценили в управлении. Поэтому слегка зажимали, чтоб губернское руководство не перевело его в губернию. Сам же Подлески не спешил на повышение, так как его полностью устраивало то место и та работа, которой он занимался сейчас. И действительно, что человеку надо? Всё, что надо Подлески, у него было. А были у него и почёт, и уважение коллег, и весьма неплохая зарплата, и непыльная работа, и миловидная жена. Отсутствовало только одно: у Подлески напрочь не было амбиций.

Поэтому следователь сидел на своём письменном столе, покачивал ногой и курил папироску, стряхивая пепел прямо на пол. Он молча глядел на цыгана, который сидел перед ним на табуретке, прикрученной к полу, руки его были в наручниках, а в глазах у него была тоска. И ничего этот цыган хорошего не ожидал. И правильно делал. А младший следователь Вальдерони в это время стоял за спиной у задержанного и увлечённо читал мужской журнал. Подобные мужские журналы отличаются от женских только тем, что не пишут о целлюлите. Подлески терпеть не мог такие яркие и тупые издания, поэтому он спросил:

— Вальдерони, что ты там вычитываешь? Я просто не понимаю, что можно читать с таким интересом в таком пустом журнале.

— Очень интересная статья, — отозвался младший следователь, не отрываясь от чтива.

— Очень интересная? — скептически ухмыльнулся старший. — О чём? О том, как расстегнуть бюстгальтер одной рукой? Или какой одеколон лучше употреблять вечером, а какой утром?

— Да нет же, — отозвался младший. — Здесь пишут, что принцесса Малиукского архипелага Тааатомота выгнала двоих своих мужей как не справляющихся с обязанностями и тут же взяла себе двух новых. Причём одному из них всего четырнадцать лет. А самой принцессе пятьдесят один и весит она сто сорок один килограмм.

— Любопытно, — сказал Подлески.

— Мало того, — продолжал младший, — сейчас у Тааатомоты одиннадцать мужей и шестеро детей. И причём мужья без дела не сидят. Она ежедневно проводит время со всеми одиннадцатью, каждому уделяя внимание.

— Очень интересно, — саркастично заметил Подлески. — Ты бы лучше почитал журнал «Дознание» или нормативные акты по обыскам.

— А что их читать, там всё одно и то же, — отвечал Вальдерони.

— Напрасно, в последнем номере «Дознания» есть любопытная статья о дактилоскопии. Говорят, за ней будущее. И я с этим согласен.

— Опять про надбровные дуги, да про квадратные подбородки? Читал уже. Не верю я этим физиономистам.

Подлески тяжело вздохнул и только махнул рукой на такое невежество. Он потушил папироску и произнёс:

— Ну да Бог с ней, с дактилоскопией. Давай начнём, что ли?

Цыган-бедолага, с ужасом дожидающийся этой минуты, сглотнул слюну.

— Ты, значит, кофе любишь? — спросил Подлески у него.

Задержанный промолчал, тараща глаза на следователя.

— Ну, что вылупился, как баран на новые ворота. Отвечай, кофе любишь?

— Не знаю я, — хрипло произнёс цыган.

— Не знает он, — зафиксировал Подлески и стал копаться в бумагах.

А младший следователь Вальдерони отложил журнал и взял со стола толстенный свод законов от тысяча восемьсот девяностого года и опять стал за спину задержанного. Подлески же, разложив бумаги и приготовив перо с чернилами, начал допрос:

— Лошадь имеешь?

— Имею, как же цыгану без лошади. Лучше без жены, чем без лошади, — ответил задержанный.

— Любопытное заявление, — сказал старший следователь и зафиксировал в протоколе. — Лошадь имеет. А жену?

— Имею.

— Дети?

— Что дети?

— Детей имеешь?

— Имею, шестерых, четыре девки, два пацана.

— … и два пацана, — записывал следователь. — Куришь?

— Так, курю помаленьку, — тут цыган стал волноваться не на шутку, больно страшные вопросы задавал этот полицейский, больно непонятные.

— Водку употребляешь? — продолжал Подлески.

— А что же, употребляю.

— Угу, — следователь перестал писать и отложил перо. — А скажи мне, братец, куда ты кофе спрятал?

— Кого?

— Кофе. Кофе куда дел?

— Так не знаю я, зачем вы мне про ваш кофе. Питьё оно барское, я больше квас, иногда водку. А кофе — ни.

— «Ни» говоришь? — спросил Подлески, и его указательный палец поднялся вверх. Это был условный сигнал.

Тут же младший следователь долбанул цыгана толстой книгой по голове.

— Ох, — воскликнул задержанный и схватился за голову скованными руками. — За что же вы мне так?

— За отказ сотрудничать со следствием, — отвечал Вальдерони. — И это только цветочки.

— Не надо цветочков, больно же, — всхлипнул цыган, — в голове аж звон стоит.

— Ещё не так загудит, — пообещал младший.

— Значит, кофе не брал? — задумчиво спросил Подлески, читая что-то в своей записной книжке. — А откуда, в таком случае, у тебя во дворе кофейные зёрна? Причём, обрати внимание, милейший, зёрна полностью соответствуют зёрнам кофе, часть которого была похищена в порту?

— Богом клянусь, не знаю, — отвечал цыган.

— А вот этого не надо, любезный. Не надо. И не клянись Богом, если в него не веришь. Лучше расскажи нам, откуда у тебя кофе во дворе.

— Не знаю я, — простонал задержанный.

Бум!!. Новый удар по голове всё той же толстой книгой.

— Ой, ой! Да что же вы делаете, больно-то как.

— Откуда зёрна?

— Не знаю. Клянусь, не знаю. Может, птица какая принесла?

— Птица? — с садистским удовлетворением улыбнулся Подлески.

— Птица, — заявил Вальдерони, — я этих птиц давно заприметил, очень коварные, скажу я вам, птицы. Сожрут в порту три центнера кофе и, чтобы замести следы, разбросают зёрна у ни в чём неповинных людей, — тут он ещё раз врезал сводом законов по голове задержанного. — Не ври, негодяй.

— Ох, не вру я, господа хорошие. Ох, не вру, — стонал тот. — Не повинен я. Детьми клянусь, не повинен.

— Какой мелкий пошёл народ, — с тоской в голосе сказал Подлески. — То Богом клянётся, в которого не верит, то детьми, то на птицу всё сваливает, — он достал очередную папироску. — А ну отвечай, знаешь ли ты Стефана Попеску?

— Так знаю, через дом от меня живёт.

— А в каких ты с ним отношениях?

— В хороших.