святых отецъ наших, господи Исусе Христе, сыне божий, помилуй мя, раба своего грешнаго Афонасья Микитина сына» (Т, л. 369; ср. Л, л. 442). Рассказывая о поведении «князя обезьянского», Троицкий список сообщает, что по жалобе своих подданных – обезьян на кого-либо из людей «он посылает на того свою рать» (Т, л. 375 об.); в Летописном изводе этого указания нет (Л, л. 446 об.). В описании быта Индии Троицкий список сохранил упоминание, что «сельские люди голы велми, а бояре силны добре» (Т, л. 375 об.; ср. Л, л. 447), явно выпавшее в Летописном изводе. Описывая религиозные обычаи Индии, Троицкий список, в отличие от Летописного извода, указывает, что индийцы сыплют цветы не только на священного «вола», но «и на Бута сыплют цветы» (Т, л. 378 об.; ср. Л, л. 448). Сохранилось здесь и замечание Никитина, что на чужбине он забыл христианский календарь: «ни среды, ни пятницы не знаю» (Т, л. 380; ср. Л, л. 449 об.). Ряд географических сведений, пропущенных летописной редакцией, в Троицком списке читается (Т, л. 381; ср. Л, л. 450; Т, л. 386; ср. Л, л. 453 об.; Т, л. 391 об.; ср. Л, л. 457 об.); более полно читаются здесь и иноязычные тексты, приведенные в Летописном изводе в некоторых случаях с пробелами (Т, л. 384; ср. Л, л. 452 об. и др.). Иногда Троицкий список дает более правильные чтения отдельных мест, искаженных в летописной редакции. При перечислении морей, которые прошел Никитин, здесь правильно названа «дория Хвалитьскаа» (Хвалынское, Каспийское море); в Летописном изводе, как мы уже отмечали, вместо этого: «дория хвалится» (Т, л. 369; Л, л. 442). В Троицком списке (при описании Парвата) указывается, что «у бутханы (храма) бреются старые женки и девки» (Т, л. 377 об.), в то время как в Летописном изводе – явно бессмысленное «не бреются» (Л, л. 447 об.); «на руках… перстьни златы» (Т, л. 379 об.); в Летописном изводе – «перси» (Л, л. 449); «съговорих о налоне корабленем (плате)» (Т, л. 391; в Летописном изводе – «от колена корабленем» (Л, л. 457); и т. д.[1487] Имеются в Летописном изводе также значительные пропуски в тексте (на одном из них мы остановимся ниже), которых нет в Троицком списке.

Значительная часть отклонений от протографа в обеих версиях объясняется, очевидно, обычными погрешностями при переписке – пропусками или описками. Но различия между Летописным изводом и Троицким списком произошли не только от чисто механических причин. Уже Г.П. Уханов обратил внимание на черты сознательной обработки текста, бросающиеся в глаза при сравнении Троицкого списка с летописной версией: на то, что в версии Троицкого списка «удалены явно тверские детали, а сама манера изложения сделана более книжной»[1488]. Это наблюдение представляется нам вполне справедливым. Действительно, в Летописном изводе мы читаем, что Афанасий Никитин отправился в путешествие «от государя своего от великого князя Михаила Борисовича Тверскаго» (Л, л. 442); в Троицком списке определение Михаила Борисовича как «государя» Никитина опущено, и сказано просто: «от великого князя Михаила Борисовича» (Т, л. 369); в Летописном изводе в числе лиц, снарядивших Никитина, называется воевода, выдающийся политический деятель Твери времени великого князя Бориса Александровича, боярин Борис Захарьич (Бороздин); в Троицком списке упоминания о нем нет (там же). Такого же происхождения, очевидно, и еще одно отличие Троицкого списка от Летописного извода. В Летописном изводе мы читаем такое описание дальнейшего пути Никитина: «… поидох с Углеча и приехал есми на Кострому ко князю Александру с ыною грамотою великого князя. И отпустили мя добровольно» (Л, л. 442 об.). Поскольку никакой «великий князь», кроме великого князя Тверского Михаила Борисовича, в предыдущем тексте не упоминается (Иван III упоминается ниже и именуется «великим князем Иваном»), не может быть сомнения, что «ыная грамота великого князя» – это вторая грамота Михаила Борисовича (первая была, очевидно, дана Афанасию при отправлении из Твери). В Троицком списке мы читаем вместо этого: «с Углеча на Кострому ко князю Александру, с ыною грамотою. И князь велики отпустил мя всея Руси добровольно» (Т, л. 369). Здесь совершенно непонятно, откуда взялся на Костроме «князь великий» и что значит «отпустил мя всея Руси». Если видеть здесь (как делали обычно исследователи) указание на «великого князя всея Руси», т. е. Ивана III, то опять-таки непонятно, когда и каким образом у Никитина оказалась на Костроме «ыная грамота» этого князя. Очевидно, московский книжник, обрабатывавший протограф Троицкого списка, не хотел допустить, что Никитин мог путешествовать только на основании грамот тверского князя, и вписал пояснение к словам «князь великий» – «всея Руси». Приписка эта, сделанная, как обычно в таких случаях, над строкой, была внесена писцом Троицкого списка не на место, откуда и получился бессмысленный оборот «отпустил мя всея Руси добровольно».

Стилистическая правка в редакции, представленной Троицким списком, сводилась прежде всего к замене простых, бытовых выражений более книжными. Рассказ о своем путешествии Никитин начал в почти устной, немного монотонной манере: «Поидох от Спаса святого златоверхаго… и поидох вниз Волгою и приидох в манастырь Калязин… И с Колязина поидох на Углеч, с Углеча отпустили мя добровольно. И оттуду поидох с Углеча и приехал есми на Кострому… И отпустили мя добровольно. И на Плесо приехал есми добровольно. И приехал есми в Новгород Нижней. И они мя отпустили добровольно…» (Л, л. 442–442 об.). В Троицком списке этому безыскусственному рассказу придана более книжная форма; вместо четырехкратного повторения «добровольно» встречается только два раза (Т, л. 369). Видоизменены в Троицком списке названия христианских праздников, вместо бытовых наименований даны официальные: языческая «Радуница» заменена «Фоминой неделей» (Л, л. 444; Т, л. 371 об.), «Оспожин день» назван «Успеньем богородицы» (Л, л. 445 об.; Т, л. 374 об.; ср. 373 об.). Вместо устного «однова» (Л, л. 449) мы читаем в Троицком списке «единожды» (Т, л.379 об.). В Летописном изводе упоминаются индийские «мужики и жонкы» (Л, л. 444), в Троицком списке им соответствуют «мужи и жены» (Т, л. 372); в Летописном изводе упоминаются «сосци голы» (Л, л. 444 об.), в Троицком – «груди голы» (Т, л. 372). Но особенно выразительна одна поправка. При описании индийской одежды Никитин многократно отмечает, что индийцы – от «слуг» до «бояр» и «князей» включительно – носят «фату», обогнутую «на гузне» (Л, л. 444–444 об: ср. лл. 448 и 449). Редактор Троицкого извода постарался устранить это грубое выражение – здесь мы читаем (несколько раз подряд), что фата у индиан обогнута «на бедрах» (Т, л. 372). Однако здесь же мы обнаруживаем и явное свидетельство того, что