тут, то там несколько отважных воинов пытались остановить паническое отступление. Гибильцы окружали их и убивали. Но когда Шарур убил одного такого человека, он ощутил горечь. Ведь люди, продолжавшие стоять на поле даже когда бог покинул их, были настоящими людьми, больше похожими на жителей Гибила, способными принимать самостоятельные решения.

Волна гибильцев просто смыла одинокие островки врагов и покатилась дальше. На этот раз имхурсаги не стали останавливаться в попытке защитить свой лагерь. Кто-то на бегу выхватывал из шатров какие-то пожитки, но таких было немного. В основном, это были знатные люди; у крестьян не было имущества, о котором стоило заботиться.

— Вперед, Гибил! — кричал Кимаш, когда его люди ворвались во вражеский лагерь. — Вперед! Сейчас не время заниматься грабежом. Пришло время покончить с врагом. Вперед, Гибил!

Большинство воинов повиновались и продолжили преследование имхурсагов. Некоторые, однако, останавливались и прихватывали то, что им приглянулось. Все-таки гибильцы думали сначала о себе, а потом уже о своем городе.

Хаббазу от них не отстал. Когда Шарур бросился сражаться с богом, он забыл о зуабийце. Хаббазу догнав его, но вид его преобразился: он так и сверкал золотом и серебром, украсив себя ожерельями, браслетами и кольцами. С веселой улыбкой он крикнул Шаруру:

— Ну вот и я получил прибыль, да такую, какой позавидует любой торговец.

— Как бы она тебе боком не вышла, твоя прибыль, — остудил его веселье Шарур. — У тебя на руках столько золота, что случись нужда, ты их поднять не сможешь! И погибнешь от простой меди. Вот тогда и поймешь, что лучше: медь или золото.

В ответ Хаббазу помахал мечом, по лезвию которого стекала кровь.

— Не стоит за меня опасаться, — сказал вор. — Имхурсаги уже знают, что эти замечательные кольца совсем мне не мешают. Правда, рассказать об этом они смогут лишь тем, кто знал их при жизни. Призраки с незнакомыми не общаются.

— Тогда — вперед! — призвал его Шарур и бросился вдогонку за разбитым войском Имхурсага.

Энимхурсаг тоже не стал задерживаться в лагере. Бог Имхурсага огромными скачками несся к широкому каналу, обозначавшему границу между территорией Гибила и землей, которой он правил. В два шага он пересек канал, ступая по воде, как по земле.

Оказавшись в своих пределах, бог повернулся и громко воззвал:

— Ко мне, дети мои! Ко мне, мои цыплята! Идем домой, в страну чистых, в страну добрых, в страну честных. Прочь из этих проклятых земель, населенных лишь змеями, скорпионами и лжецами!

— Ну да, как же! — усмехнулись многие гибильцы. — Ты бы лучше сказал: прочь из страны воинов, из страны героев, прочь из страны настоящих людей.

Но имхурсаги не могли пересечь канал так, как их бог, не замочив ног. Пришлось им лезть в воду на радость лучникам Гибила. Они спокойно выбирали себе цели и посылали стрелу за стрелой. Правда, эффективность стрельбы оставляла желать лучшего. Далеко не все стрелы находили своих жертв. Больше повезло тем, кто либо успел добраться до середины канала, либо карабкался на тот берег. Среди других то и дело раздавались крики боли и стоны.

— Энимхурсаг защищает своих, — сказал Эрешгун, подходя к Шаруру. Пожилой торговец выглядел очень усталым и тяжело дышал. Но мыслил по-прежнему ясно. Впрочем, Шарур не мог припомнить ни одного случая, когда разум изменил бы отцу. — Те, кто на земле Энимхурсага, могут не опасаться. Там он волен защитить своих подданных.

— Постой! Но ведь когда-то Энимхурсаг владел и теми землями, на которых мы сейчас стоим. А теперь это земли Гибила. — Он топнул ногой по грязи на краю канала. — Если Кимаш-лугал, пожелает, мы можем захватить и исконные земли Энимхурсага. Мы же снова победили бога и его народ!

— Победили, — согласился Эрешгун. — Конечно, если Кимаш-лугал прикажет, я отправлюсь на тот берег. Только сражаться там будет не в пример труднее, потому что это будет чужая земля. Да и ни к чему она нам. Достаточно того унижения, которое испытали люди Энимхурсага.

— Конечно, ты прав. — Шарур решительно кивнул. — У нас есть другие дела. — Он помнил, что лишнего говорить не стоит, Энгибил может услышать. Бог вполне мог появиться здесь, чтобы поиздеваться над соперником и его неудавшимся вторжением… или для того, чтобы поискать украденную чашку Алашкурри. А если ему нужна чашка, он будет в плохом настроении. Так что без необходимости Шарур не хотел привлекать его внимания.

К берегу канала подъехал Кимаш. Сверкали золоченой упряжью ослы. Доспехи и шлем градоначальника сверкали так, словно он тоже на время стал богом. Сложив ладони рупором, он крикнул через канал:

— Возвращайтесь по домам, люди Имхурсага! И ты, бог, проваливай! Вам здесь не рады.

Гибильцы, столпившиеся на берегу канала, радостно загомонили. Слышались насмешки и над жителями Имхурсага, и над их незадачливым богом.

— Гибил сошел с ума! — крикнул Энимхурсаг в ответ. — Вас надо передавить как бешеных псов, пока ваше безумие не перекинулось на другие земли Междуречья.

— Ты проиграл, — высокомерно ответил Кимаш. — Если еще раз сунешься на земли Гибила, снова проиграешь. — Гибильцы зааплодировали. Энимхурсаг погрозил им своим огромным кулаком, но промолчал. Лугал продолжал: — Оставайся на своих землях, и между нами будет мир. Вы можете выкупить пленных, те, кого не выкупят, будут проданы в рабство. Ну, а то, что мы взяли в вашем лагере, это уж, конечно, наше.

Энимхурсаг ответил грозным взглядом, но промолчал. Эрешгун пробормотал:

— Похоже, Кимаш не собирается переходить границу. И то хорошо.

— Думаю, так и есть, — сказал Шарур, — хотя, если подумать, Энгибил обрадовался бы, и с удовольствием принял на себя управление новыми землями, которые мы могли бы отвоевать для него. Во всяком случае, он был бы занят по уши.

— Нет, он не настроен драться, — покачал головой отец. — Ты же видел, он не вышел на поле боя, как Энимхурсаг. Он вполне удовлетворен плодами наших трудов. И, как по мне, это лучшее завершение войны.

— Возможно, ты прав, отец, — сказал Шарур. — А нравится мне это или не нравится, дело десятое. Надо принимать то, что есть.

Едва он произнес эти слова, как Энимхурсаг резко повернулся спиной к земле Гибила: похоже, и он решил принять то, что есть, независимо от того, нравится оно ему или нет.