Среди прочего выяснилось, что на одном из допросов Мисаила показала, что в двадцать пятом году она сама помазала себя на царство и воссела на престол под именем Николая II. На вопрос прокурора, какую цель она при этом преследовала, Мисаила ответила, что в народе не может, не должна прерываться традиция законной власти; когда же, как в нашем случае, трон злой волей опустел, если не найдется человека, готового взвалить на себя тяжелый крест, память о самодержавной власти скоро в нас сотрется. Тогда ее уже не восстановить. И добавила, что сатана этого и добивается. Потому она, Мисаила, не видя вокруг себя никого более достойного, и помазала себя на царство.

Через три года там же, в Киеве, судили и расстреляли когда-то ее келейника, потом схимонаха, постриженного под тем же именем – Мисаил; следователям стало известно, что за несколько дней до своего ареста – очевидно, она была кем-то предупреждена – Мисаила по тем же причинам, то есть чтобы не дать прерваться памяти, помазала на царство его – схимонаха Мисаила.

На вопрос прокурора: а он, Мисаил, кого помазал на царство, когда стал подозревать, что за ним вот-вот придут? – Мисаил ответил, что арест, произведенный органами государственной безопасности, стал для него полной неожиданностью и теперь, сколько ни рви на себе волосы, он до последней минуты жизни будет помнить, что русский престол после него окончательно овдовеет.

Так что получается, – говорил дальше отец, – что царская власть устроена по-другому, чекисты, которые выслеживали нас от Ленинграда до Владивостока, думаю, это отлично понимали. И думаю, – продолжал он, – что им тут следует верить. По нашим, самозванческим, делам, кого бы и где ни ловили, арестовывали иногда до сотни человек и редко меньше десятка приговаривали к высшей мере социальной защиты – расстрелу. То есть расстреливали не только нас, с не меньшим рвением и тех, кто давал нам кров, кормил и поил, в общем, помогал выжить. Остальных на долгие сроки отправляли в лагеря.

Получается, власть не различала нас и настоящих Романовых, что с ними, что с нами поступала одинаково. С нами бывало даже жестче. Еще учти, что люди, которые укрывали нас и спасали, для себя, как правило, ничего не хотели. Они просто верили, что тот человек, который сегодня заночевал под их крышей, завтра вернется на законный престол, и это будет означать, что безбожной, сатанинской власти пришел конец. В самый день его помазания антихрист утеряет власть над Россией, она перестанет быть царством сатаны, вновь сделается землей, находящейся под особым Божьим покровительством.

И сразу наладится жизнь. Наладится везде и во всем. Не станет ни колхозов, ни чекистов, литургию в церквях, как и раньше, будут служить преданные вере священники, то есть и царство, и церковь, и таинства разом исполнятся прежней благодати.

Помогая нам, – продолжал отец, – эти люди безо всякого преувеличения рисковали головой; а что они у нас просили, когда мы опять займем прародительский трон и, значит, будем в силе? Да, в сущности, ничего. Меня, например, трижды спрашивали, нельзя ли будет прокатиться вместе в открытой машине от Зимнего дворца и дальше по Невскому проспекту – и всё; а так они хотели одного – чтобы вернулась прежняя жизнь.

Теперь, – продолжал отец, – о моем собственном самозванчестве, как лично я сделался великим князем Михаилом Романовым. Про других, как, например, случилось, что однажды они проснулись Николаями Вторыми или царевичами Алексеями – сказать не могу, что же касается меня, то тут особой тайны нет. Начну опять дальним заходом. Мне кажется, все мы были ситными хлебами и лежали на большом длинном столе, на чистых льняных салфетках, а Бог смотрел и решал, кого из нас Он преломит вместе с народом.

Не из всякой муки получается хороший хлеб; чтобы оказаться на нашем столе, нужны были дрожжи для закваски, чтобы тесто подошло, опара поднялась, и нужно было, чтобы хлеб правильно пропекся. Про закваску я уже говорил: это народная вера, что ты есть истинный, природный Государь Святой Руси, а чтобы правильно пропекся – твоя готовность, если так сложатся обстоятельства, до конца пройти свой крестный путь.

Последнее касается и того великого князя Михаила, которого деревенские отметелили за то, что таскал себе в койку ребятню, а денег, что им сулил, не платил. Как я слышал, в тридцать восьмом году его расстреляли. Теперь о себе. Сам я ни разу, ни в одном разговоре не назвался великим князем Михаилом Романовым, что и спасло мне жизнь. Сколько следователь у тех, кто проходил по нашему с Лидией делу, ни добивался, что я выдавал себя за великого князя, никто меня не обнес, все сказали, что не было этого. Что другие называли себя царями, царицами или царевичами, конечно, бывало, но редко, подобное было и опасно, и не принято.

Правда, когда говорили, кого в тебе опознали, – обычно соглашались; среди нашей братии случались и такие, кто сам намекал, кто он есть, но тоже осторожно. Придет новый человек в храм, естественно, на него обратят внимание, а он не просто отстоит литургию, еще и записочку подаст, а в ней инициалы Николая II, царевича Алексея и всех великих княжон, которых сослали в Тобольск. Но главное, как я уже тебе говорил, что записочка не за упокой, а за здравие, и на приходе понимают, что ты имеешь верные известия, что царская семья и в Тобольске, и в Екатеринбурге избегла смерти, благополучно спаслась.

Получается, есть повод для великой радости. Люди ведь всегда считали, что Романовы находятся под особым покровительством высших сил и убиты быть не могут. Но если ты это знаешь из первых рук, тут, конечно, совсем другое дело.

Уже через неделю, как мы с Лидией начали жить вместе, я стал слышать за спиной разговоры о великом князе Михаиле, но внимания не обращал. Может, и дальше бы не обратил, но у нас с ней случилось очень голодное время, настоящий монашеский великий пост. Ни ей, ни мне на моих старцев собрать ничего не удавалось, иногда по вечерам у нас не было даже куска хлеба. И вот однажды она мне говорит, что, как ни таилась, про нее сделалось известно, что она великая княжна Лидия Владимировна Романова и что пора бы и мне перестать играть в прятки – признать, наконец, что я великий князь Михаил Романов. “Посмотри в зеркало, – говорит она мне. – Вылитый князь Михаил, на твой счет ни у кого уже давно нет сомнений”.

Надо сказать, что я ее словами был ошарашен, никак не мог поверить тому, что услышал. Каждые пять минут смотрелся в зеркало, хотел убедиться, что и вправду похож. И всё равно прошел месяц, прежде чем я это принял. Хотя, как говорил, князем Михаилом и дальше себя не величал. Потом арест, ссылка, великокняжеская история сама собой стала забываться. Когда в Воркуте рассказывал, как мы с Лидией бродяжили, многое помнил уже нетвердо.

И вдруг после войны мне в руки попадает рукопись Гавриила Мясникова “Философия убийства”, а следом и показания Жужгова, в которых всё до последней мелочи расписано: где, как должны были убить великого князя Михаила, и как и почему в итоге не убили. И вот, хотя и тут не сразу – когда получил новый срок, – я стал думать вещи, которые раньше мне в голову не приходили.

Прежде – это касается и фотографий – я просто хотел угодить Лидии, сделать, как она просит, ну и конечно, чтобы мы не бедствовали. И год спустя, когда, как она мечтала, мы наконец собрали деньги, чтобы поехать в Москву, хотели через греческого консула получить визу и уехать из России – нашлись люди, которые нас с ним связали, не обманули, – я только одного боялся, что расстрою Лидию.