никогда хочется бросить ей, что вот это вот и есть ее настоящее лицо — долбаный клон, не человек в полном смысле, чертова подделка, фальшивка, и ей никогда не быть человеком, раз она может выпустить пулю в висок ни в чем не виноватой женщины.

Кто бы говорил, конечно, отмечаешь ты про себя. Кто бы говорил. Эта ненависть и этот уровень оскорблений — то, над чем ты всегда смеялся.

Но проблема в том, что на другое ты вдруг неспособен.

Ты выжимаешь из себя ненависть, но трудно ненавидеть человека, с которым сражался бок о бок.

— Машинное обучение, — ты неуклюже копируешь голос Дайса, объяснившего тебе принцип еще тогда, после нападения на грузовик Триады. — Ты сама подтвердила это на свалке. Единственный способ обучить наноботов без нужного оборудования — это пример. Такой, как пуля. «Эвита», знакомо? Крохотная испанская фирма, не выбиравшаяся дальше родной страны. «Эвитой» и убили Кристину. Ее и всех остальных, и я помню, что нано уже в твоих руках.

Красного Шеста убили нано, через «человеческую бомбу». Кристину убили нано — через невидимую испанскую пулю, черт бы ее побрал.

— Слишком много вранья, Амелия, — заканчиваешь ты.

— Мне жаль.

Конечно, что еще она может сказать?

— Мы не представляли, что... Послушай меня, давай поговорим как нормальные люди! Ты видел, сколько ран я могу перенести. Ты хотя бы понимаешь, что я сейчас все еще могу тебя убить, но не делаю этого?!

— Нет. Не понимаю, — честно отвечаешь ты.

А еще ты не понимаешь, почему так и не стреляешь.

— И мы не нормальные люди, Амелия. Так что это закончится грязно.

— Я не дам тебе возможности сломать все, к чему я шла. Не сейчас.

Амелия уже не пытается взывать к человечности. Вам надо стрелять, это единственный выход. Вы оба это понимаете.

Твой наладонник снова вибрирует. Ты автоматически скашиваешь глаза на свободную руку — и вдруг замираешь.

Это не Гектор, его ты заблокировал раньше.

Это тот человек, которого ты не ожидал услышать, и сейчас — особенно сейчас! — ты не можешь его игнорировать.

Не так уж много друзей у тебя осталось. Совсем мало, если точнее. Почти никаких.

Не опуская пистолет, ты поднимаешь свободную руку на уровень глаз. На наладонник прибывают и прибывают сообщения, раз на звонок ты не ответил вовремя. Сообщения одинаковые — просто повторы. От Дайса. Как будто он в панике, как будто он в бешенстве, как будто он на грани из-за твоего молчания. Или... как будто его наладонник неисправен, и это то единственное, что он успел отправить.

«джинн помоги мне».

«джинн помоги мне».

«джинн помоги мне джинн помоги мне джинн помоги мне джинн помоги мне».

Нескончаемым потоком.

Это похоже на крик.

Это что-то ужасное, и ты чувствуешь, как сороконожки ползут по твоему позвоночнику.

Ты разворачиваешься и срываешься с места.

31. Крысы

Окраины на самом деле не замерли как на снимке. Это только твое волнение и быстрая езда превращают окружение в безжизненную картинку. Если остановиться, притормозить на миг, то станет заметно — дроны все еще роятся в вышине, промышленная техника все еще напрягается в спазмах, люди все еще копаются в останках машин, перебирают мусор во дворах и на обочинах дорог.

Но тебе слишком медленно. Но тебе — слишком тихо.

Туча зависает над горизонтом, словно подтверждая твой настрой, из ее жирного темного брюха бьют молнии. Далекий громовой раскат настигает окраины и твою несущуюся через них машину.

Ты ведешь фургон — даже на нервах ты автоматически рассчитал, вспомнил, что фургон Креста, в отличие от угнанной недавно машины, точно справится с бездорожьем окраин.

У тучи четкие, почти что нереально правильные границы. Быть может, циклон искусственный, и ты смотришь на него, пока фургон подпрыгивает на ухабах и мусоре, сбивает чей-то самодельный забор и разгоняет толпу бомжей.

Здесь все еще так ярко, несмотря на приближающуюся непогоду.

Здесь слишком, слишком ярко.

Ворота на свалку открыты, и ты сразу замечаешь, что опоздал. Рядом две машины, точно такие, какие ты видел у бара Наримы, когда отстреливал мафию с высоты. Дверцы распахнуты, внутри не видно никого.

Здесь слишком ярко и слишком тихо.

Дроны-сторожи, птички в ворохах полиэтилена и цветного пластика, валяются на земле. Выпрыгнув из машины, ты замечаешь впереди, у металлической сетки забора, тело.

Сороконожка.

Ты как всегда вздрагиваешь от одного только слова, даже произнесенного мысленно, но к трупу подходишь спокойно и ровно. Это действительно она — шесть металлических спиц блестят на солнце, согнутые под разными углами, торчащие над искалеченным телом. Как ножки насекомого.

Солнечный свет отвратительно ярок, и без шлема у тебя начинают слезиться глаза.

Ты бежишь к знакомой сторожке, конуре из листов фанеры и жести, и спотыкаешься о робота — теперь лишь груду металла.

Дверь выбита, конечно. Внутри Дайс.

В крови.

Конечно.

Он медленно моргает и захлебывается кровью, прижимая к ране на животе охапку тряпья, проводов и пластика — все, до чего достала человеческая рука. Спицы протеза выломаны из плеча, валяются рядом, потонув в красной луже.

Его смерть не будет чистой, отмечаешь ты автоматически. Его убийцы постарались — они хотели донести, показать, что бывает с врагами Триады.

Ты останавливаешь себя от первого бессмысленного порыва — спросить, что случилось, постараться затянуть рану подручными средствами, прижать эту чертову тряпку в его руке посильнее или приподнять ему голову непонятно зачем. Сотни идиотских действий блокируются в твоей голове с почти отчетливыми щелчками.

Ты находишь ящик с медикаментами на стене, металлический контейнер с размашистым красным крестом, и выгребаешь его содержимое. Потом опускаешься на колени рядом с телом и отбираешь у Дайса ворох хлама. Заливаешь рану медицинским клеем, своим и из аптечки, надеясь остановить кровотечение. Повторяешь то же самое с его плечом. Фарма работает как надо — теперь его дыра в животе и искалеченное плечо блестят как под лаком, и красная лужа под твоими коленями не становится еще больше.

Только вот это все еще бессмысленно.

Дайс следит за твоими действиями мутным взглядом, на лице ужас, которого не было полминуты назад. Он хочет что-то сказать, но изо рта вырывается только хрип пополам с кровью.

Ты вкалываешь ему обезболивающее, все еще продолжая надеяться. Ты вкалываешь ему стимулятор.

На несколько секунд это помогает — взгляд Дайса проясняется, пальцы внезапно хватают тебя за руку. Он говорит:

— Да кто ты, мать твою,