в буфет выпить чашку чаю. Вытащил из кармана письмо Слуки и снова прочел скупые показания свидетелей. Где-то у себя за спиной он слышал следующий разговор:

– Не сердитесь, что я спрашиваю, но это действительно пончик?

– А что же еще?

– Ну, может, это какой-то ценный памятник культуры. Жаль было бы его уничтожать. Им наверняка заинтересовался бы музей пекарного дела.

– Если вам здесь не нравится, вы ведь можете пойти куда-нибудь в другое место. Верно?

– Да, я могу спуститься на два этажа и заявить на вас за продажу опасного для жизни оружия. Я прошу пончик, а вы даете мне окаменевший брак, какой человеку не предложили бы даже на государственной железной дороге, потому что локомотиву пришлось бы краснеть, я чувствительный человек и…

– Чувствительный! Да вы ведь сами взяли его!

Мартин Бек обернулся и посмотрел на Кольберга.

– Привет, – сказал он.

– Привет.

Ни один, ни другой, казалось, не были особенно удивлены. Кольберг отодвинул от себя смертоносное кондитерское изделие и сказал:

– Когда ты приехал?

– Только что. Что ты здесь делаешь?

– Пришел поговорить с неким Баклундом.

– Я тоже.

– В общем-то, я приехал сюда по другим делам, – как бы оправдываясь, сказал Кольберг.

Через десять минут, в пять часов, они вместе вышли из буфета. Баклунд оказался пожилым, он выглядел приветливым и обыкновенным. Он подал им руку и сказал:

– Вы только посмотрите! Какие выдающиеся гости! Из самого Стокгольма!

Он придвинул к ним стулья, сам тоже сел и сказал:

– Чем обязан такой чести?

– У тебя здесь была поножовщина в начале января, – сказал Кольберг. – Некий Матссон.

– Да, верно. Припоминаю. Дело закрыто, потому что прокурор решил не подавать иск.

– Что, собственно, произошло? – спросил Мартин Бек.

– Ну, что произошло, то и произошло. Момент, я схожу за протоколом.

Мужчина по фамилии Баклунд ушел и вернулся через десять минут с переплетенным протоколом, выглядевшим весьма объемистым. Он несколько секунд листал протокол. Видно было, что протокол нравится Баклунду и что он до сих пор гордится этим протоколом. Наконец он сказал:

– Лучше всего будет, если мы начнем с самого начала.

– Мы хотим получить всего лишь некоторое представление о том, как это произошло, – сказал Кольберг.

– Да, понимаю. Шестого января текущего года в один час двадцать три минуты экипаж патрульного автомобиля в составе полицейского Кристианссона и полицейского Кванта, который в это время как раз проезжал по Линнегатан в Мальмё, получил приказ по рации отправиться по адресу: Свеагатан, двадцать шесть, Лимхамн, где один гражданин получил колотую ножевую рану. Кристианссон и Квант немедленно отправились в указанное место, куда приехали в один час двадцать девять минут. По указанному адресу они обнаружили раненого, который сообщил, что он Альф Сикстен Матссон, журналист, проживает в Стокгольме по адресу: Флеминггатан, тридцать четыре. Матссон показал, что на него напал и ударил ножом Бенгт Эйлерт Йёнссон, журналист, проживающий в Мальмё по адресу: Свеагатан, двадцать шесть. У Матссона была рваная рана пяти сантиметров в длину на левой руке, и полицейские Кристианссон и Квант доставили его с целью оказания медицинской помощи в амбулаторию муниципальной больницы. Бенгта Эйлерта Йёнссона задержали и доставили в криминальную полицию Мальмё полицейские Элофссон и Борглунд, которых позвали на помощь полицейские Кристианссон и Квант. Оба находились под действием алкоголя.

– Кристианссон и Квант?

Баклунд укоризненно посмотрел на Кольберга и продолжил:

– После оказания медицинской помощи в амбулатории муниципальной больницы Матссона также доставили в криминальную полицию в Мальмё с целью получения свидетельских показаний. Матссон показал о себе, что он родился пятого августа одна тысяча девятьсот тридцать третьего года в Мёльндале и что он постоянно проживает…

– Момент, – остановил его Мартин Бек. – Нам не нужны такие подробности.

– Гм. Должен сказать, что человеку трудно составить себе ясное представление, если он не будет знать всего.

– А этот протокол дает ясное представление?

– На этот вопрос я могу ответить: и да, и нет. Показания противоречат друг другу. По времени тоже не все сходится. Показания очень неуверенные. Именно поэтому прокурор решил не вносить иск.

– Кто допрашивал Матссона?

– Я. Я допрашивал его лично и очень подробно.

– Он был пьян?

Баклунд полистал протокол.

– Секундочку. Ага, нашел. Он признался, что употреблял алкоголь, но утверждал, что не имеет привычки напиваться сверх меры.

– Как он вел себя?

– Об этом у меня здесь ничего не написано. Но Кристианссон сообщил, что – секундочку, ага, вот, – что он неуверенно стоял на ногах, что он говорил спокойно, но время от времени у него заплетался язык.

Мартин Бек сдался. Кольберг оказался упрямее.

– Как он выглядел?

– Об этом в протоколе ничего не написано. Но я припоминаю, что он был одет аккуратно.

– А каким образом он получил рану?

– Должен сказать, что весьма трудно составить себе ясное представление, как это произошло. Показания очень противоречивы. Если не ошибаюсь – да, вот, пожалуйста, – Матссон показал, что его ранили около полуночи. Йёнссон же сообщил, что это произошло после часа ночи. Было ужасно трудно объяснить это несоответствие.

– Но тот, другой, вообще напал на него или нет?

– Вот показания Йёнссона. Бенгт Эйлерт Йёнссон показывает, что Матссона, с которым он познакомился при выполнении служебных заданий, знает почти три года и что случайно встретил его пятого января утром. Матссон жил в отеле «Савой», и, поскольку он был один, Йёнссон пригласил его к себе на ужин в…

– Хорошо, хорошо. А что он говорил об этом нападении?

Баклунд начал немного раздражаться. Он перелистал несколько страниц вперед.

– Йёнссон отрицает, что намеренно напал на него; он признает, что около одного часа пятнадцати минут толкнул Матссона, в результате чего тот упал и порезал себе руку бокалом, который держал в ней.

– Но ведь он пырнул его ножом?

– Ну да, об этом в протоколе говорится чуть раньше. Сейчас посмотрю. Ага, вот. Матссон сообщает, что незадолго до полуночи подрался с Бенгтом Йёнссоном и во время этой драки тот пырнул его ножом, который, как полагает, он до этого видел в квартире Йёнссона. Вот видите! До полуночи! В час пятнадцать! Это разница в один час и двадцать минут! Здесь также имеется заключение врача из муниципальной больницы. По его описанию, рана поверхностная, пяти сантиметров в длину, сильно кровоточила. Края раны…

Кольберг подался вперед и проницательно посмотрел на мужчину с протоколом.

– Это нас не интересует. Что ты сам об этом думаешь? Ведь что-то произошло. Почему? И как?

Баклунд уже не мог скрыть своего раздражения. Он снял очки и принялся лихорадочно протирать стекла.

– Ну-ну, – сказал он. – Что произошло, то и произошло. Все записано здесь, в