Если же не смотреть ни назад, ни вперед, а только вокруг, взгляд упорно пытается выловить из толпы тех, кого в ней нет. Едва ли не половина мемориальных записей во френдленте отсылает к страницам бывших панков из Трои, друзей оголтелой юности: RIP, RIP, RIP… Хотя – какого черта? Ведь им сейчас должно быть не больше сорока!

Впрочем, не в этом дело. Речь – снова и снова – о времени, наскоро уничтожающем все следы. Остается коробка в подвале родительского дома, а в ней – кассета с демоальбомом EOD. Увы, эту кассету так просто не послушать: в позапрошлом году отец, наводя порядок, выбросил двухкассетник «Шарп», двадцать лет собиравший пыль в пустующей детской комнате. Вспоминается группа: Клаудио, Пит, Брайан Колч. Где он сейчас, Колч? Вот кого Вадик безотчетно искал глазами в толпе на концерте Chain Link; спрашивал у Ар-Джея, у Слима. Те сказали, что о Колче уже много лет ничего не известно. В какой-то момент он просто исчез. По слухам, его видели среди бомжей, ночующих в железном бурьяне, не то на Перл-стрит, не то на Куэйл-стрит, не то на Централ-авеню… Но и это было совсем давно, году в 2008‐м, максимум в 2009‐м.

***

Джима Фарино на фестивале тоже не было. Но тут Вадик хотя бы знал, что с ним все в порядке: живет, поет, ведет блог, покровительствует каким-то там ученикам. На фестиваль его не позвали, а если бы и позвали, он бы сам наверняка отказался. Одним из организаторов был гитарист из группы Aerial Raid, а One Man Less и Aerial Raid, как помнил Вадик, никогда не выступали вместе. Или, если быть точным, почти никогда.

Был по крайней мере один случай, когда Фарино и МакГрегор преодолели свою кровную вражду ради общего благого дела. Это был концерт-бенефис в пользу Шона Брэйди. Того самого Шона, чья сестра-капитанша когда-то допрашивала Вадика с Колчем. Того самого, который раз за разом садился в тюрьму, а в промежутках между отсидками служил верой и правдой родной хардкор-сцене. Устраивал концерты, распространял демоальбомы, носил аппаратуру. Вадик побаивался Шона: уж больно у того был отвязный вид. Вечно голый по пояс, весь в наколках и пирсингах, с бритой головой и мутным взглядом. На концертах, танцуя в мош-пите, он то и дело заезжал по носу кому-нибудь из стоящих рядом, и те были вынуждены терпеть. Боже упаси попробовать дать ему сдачу: под воздействием фенциклидина он запросто мог и убить. При этом те, кто знал Брэйди близко, говорили, что он хоть и дикий, а человек редких душевных качеств: последнюю рубашку отдаст и так далее. Вся Троя отзывалась о нем с уважением. Все как один вспоминали, как он их когда-то выручил. Складывалось впечатление, что этот человек, по виду полный отморозок, только и делает, что помогает всем и каждому. Поэтому, когда кинули клич, что Шон Брэйди попал в беду, хардкор-сцена не осталась в долгу. Речь шла об астрономической сумме, которую нужно было собрать, чтобы Шон мог в очередной раз выйти из тюрьмы под залог. В противном случае ему предстояло ждать суда в камере, а это было равноценно смертному приговору: говорили, что у него возникли какие-то серьезные проблемы со здоровьем и, если сейчас же не начнут лечение, причем в нормальной больнице, а не в тюремном лазарете, Брэйди до суда не дотянет. В итоге сумму все-таки удалось собрать: в трехдневном благотворительном фестивале приняли участие чуть ли не все хардкор-группы Столичного округа, пришла куча народу. Боб Гантер предварил выступление Chain Link словами: «Этот концерт посвящается нашему брату, которому сейчас больно и плохо. Мы тебя очень любим, Шон». Через несколько дней Брэйди вышел из тюрьмы. А еще через неделю по Трое разнеслась ужасная весть: Шон Брэйди умер от передоза.

***

Летом после первого курса колледжа Вадик, вернувшийся на каникулы в родительский дом, снова работал в резиденции для пациентов с черепно-мозговой травмой. Не то чтобы работа в Sunny Meadow так уж сильно понравилась ему в предыдущий раз. Но искать другую работу ему было лень. К тому же там неплохо платили; уж точно получше, чем в супермаркете Grand Union. И если преодолеть изначальное отвращение, возникающее при виде инвалидов с неконтролируемыми секрециями; если смириться с тем, что им надо все время вытирать слюни, то эту работу можно было даже назвать непыльной: требования от работников небольшие, оплата приличная, часы щадящие. Кроме того, ввиду наличия стажа Вадика с ходу повысили: на сей раз он числился не просто сиделкой, а «помощником когнитивного терапевта». Звучит гордо, хотя на деле не так уж сильно отличается от работы сиделки. В основном, как и прежде, вытираешь слюни, но случаются и другие поручения: например, поиграть с пациентом в игру, помогающую восстанавливать память или речевые способности. Поначалу Вадик даже проявлял определенное рвение, пока не понял, что все это делается скорее для проформы: у тех, кого отправляли в Sunny Meadow, практически не было шансов восстановиться. Их состояние годами оставалось неизменным. Иногда их навещали родные и близкие, но со временем эти визиты становились все реже: энтузиазм сострадания понемногу шел на убыль.

Однажды утром Вадик увидел в списке пациентов новое имя: Шон Брэйди, двадцати пяти лет. Пациента перевели в Sunny Meadow из другой резиденции, где его какое-то время безуспешно лечили. Еще один безнадежный случай. То, что имя пациента совпадало с именем хардкорщика, умершего от передоза год назад, еще можно было объяснить: в конце концов, и имя, и фамилия достаточно распространенные. Но совпадал и возраст, вот что удивительно.

– А что это за пациента к нам перевели? – поинтересовался Вадик у начальницы, сердобольной женщины по имени Энн. Эта Энн числилась специалистом по когнитивной терапии; Вадик числился ее помощником. Иначе говоря, они на пару вытирали пациентам слюни.

– Я его еще не видела, – сказала Энн, – его к нам вчера совсем поздно привезли. Я только медкарту читала: Шон Брэйди. Совсем молодой парнишка. А что?

– Да нет, ничего. Просто я тоже знал одного Шона Брэйди… Он умер год назад.

– Этот тоже пытался умереть, но у него не получилось. Бедный парень. Он, судя по всему, много лет страдал депрессией. Это была уже третья попытка суицида. Вот спрашивается, куда смотрел психиатр? Неужели не мог предотвратить? Ведь это уму непостижимо: двадцать пять лет! И причем его в больницу клали неоднократно, держали там месяцами. Насколько я поняла, семья угрохала на это лечение все деньги, залезла в долги. Так ему друзья деньги собрали, какую-то очень большую сумму… И все напрасно. Куда, спрашивается, смотрел психиатр?

– Это вы все в медкарте вычитали?

– Да, все там. Толстенная папка. Не медкарта, а целая книга. Я как начала читать, так прямо не могла остановиться. Бедный, бедный парень. У него старшая сестра – капитан полиции. Когда это все произошло, она сама составила рапорт. Все там, в этой папке.

Шон сидел в инвалидном кресле, прижав подбородок к груди. За то время, что он провел в предыдущей резиденции, сидя в одной и той же позе, его мышцы успели атрофироваться, и теперь он выглядел совсем щуплым.

– Шони? – нерешительно позвал Вадик. Тот не откликнулся. – Шони! Меня зовут Дэмиен. Дэмиен, Дарт… Ты меня помнишь?

Брэйди поднял на Вадика пугливо-бессмысленный взгляд и выдавил из себя слабое мычание. Вадик вытер ему слюну.