когда доходило до окончательного выбора, Луи чувствовал, что им не хватает воображения, чтобы подтолкнуть дизайнеров в сторону креативных решений. В 1933 году, получив по почте несколько невеселых писем от Рене Ревийона, Луи ответил предложением: «Как ни был я за изготовление украшений с горным хрусталем и бриллиантами, но хотел бы получить вещь высокого вкуса или что-нибудь принципиально новое». Решение использовать горный хрусталь наряду с бриллиантами в больших браслетах польской оперной певицы Ганы Вальской и голливудской звезды Глории Свенсон имело большой успех, но Луи был обеспокоен тем, что фирма почивает на лаврах. Он не хотел штамповать одни и те же вещи, какими бы популярными они ни были.

Желая «чего-то нового» и не имея возможности влиять на творческий процесс издалека, Луи объяснил Рене, что ему нужен человек на Рю де ла Пэ, который мог бы осуществлять художественное руководство. Таким человеком была Жанна Туссен – за ее «великий, всеми ценимый вкус». Зная ее близко в течение многих лет, он опасался, что ответственность может оказаться слишком большой: «Я боюсь этого нового груза для нее». Однако решил рискнуть и продвинуть ее: «Я готов выполнять вещи по ее эскизам, за ее подписью и под ее ответственность». Команда приняла слово Луи как закон, даже если не все согласились с ним (некоторые считали, что Туссен «очень авторитарна»). Шарль Жако, в частности, был расстроен этой новостью, опасаясь, что Жанна может использовать свое новое положение, чтобы отодвинуть на второй план его эскизы.

Но Жако пока не было нужды беспокоиться. Луи не был готов полностью отказаться от контроля. Когда племянница увидела его за обедом в конце 1935 года, то сообщила отцу: «Он в хорошем настроении и снова сказал мне, как сильно любит свою работу». Хотя Туссен и повысили в должности, директором оставался Луи; находясь в Париже, по-прежнему являлся движущей силой художественной продукции фирмы. «Я был приятно удивлен, увидев, как много босс работал над моделями в прошлом месяце, – писал Рене Ревийон весной 1935 года. – Мы будем хорошо подготовлены к началу сезона». Луи был не просто сосредоточен на новых творениях. Оба его брата открыли сезонные филиалы в Палм-Бич и Санкт-Морице, и он давно испытывал искушение сделать то же самое.

Полагая, что во французской экономике наметился небольшой подъем и надеясь на оживление бизнеса, Луи отправился в Канн, чтобы изучить возможность открытия шоурума на Ривьере. Здесь, в начале 1935 года, он получил несколько тревожных телеграмм из Индии. Тяжело заболел Жак.

Варварское изобилие

Жак и Нелли вернулись в Индию в марте 1935 года. Жака срочно отвезли в больницу. «У мужа кровотечение по прибытии в отель Taj Mahal Бомбей, – телеграфировала Нелли братьям мужа 13 марта. – Хороший доктор и медсестры. Буду держать вас в курсе». Через неделю все выглядело уже не так серьезно. Лечение подействовало, «улучшение продолжается». Однако он не мог восстановиться настолько, чтобы продолжить путешествие. Ни на базары драгоценных камней, ни на лавку Швайгера, ни на дворец Наванагара времени не будет. И врачи, и Нелли настаивали, чтобы Жак полностью отказался от поездки и, как только поправится, сразу вернулся домой.

Через десять дней после приезда супругов в Индию Нелли с огромным облегчением написала семье, что Жак чувствует себя достаточно хорошо, чтобы вернуться домой, и к концу месяца они отправятся в плавание.

В начале апреля, когда супруги прибыли в Неаполитанский порт, Луи уже ждал их в своем комфортабельном автомобиле, чтобы отвезти в Париж. Позже, когда братья прощались в городе своего детства, Луи заставил Жака пообещать ему, что тот будет вести себя благоразумно. Работа менее важна, чем здоровье, настаивал он. Жак больше, чем обычно, помня о быстротечности жизни, дал Луи слово. Его послания из Милтон-Хита содержали философские мысли. В одном из писем пятнадцатилетнему сыну Жан-Жаку он прислал небольшую книгу духовных учений: «Ум – это мельница, книги, которые мы читаем, – это зерно, принесенное на мельницу, а наши мысли – это мука, выходящая из мельницы. Поэтому то, что ты читаешь, становится твоими мыслями, а твои мысли – это то, что ты есть… Эта книга сделает тебя лучше, сильнее и счастливее…».

Несмотря на то что жена уговаривала его остаться дома и отдохнуть несколько недель, Жак вскоре вернулся к работе. Он, конечно, был рад выздоровлению, но огорчен неоконченной поездкой в Индию, которая не привела к покупке новых драгоценных камней. Мода на Индию все больше распространялась в Европе, и драгоценности, которые он делал с 1920-х годов из резных сапфиров, рубинов и изумрудов, были более популярны, чем когда-либо.

Украшения в фокусе: «Тутти-фрутти» и «Индусское колье»

Яркие драгоценности Cartier 1920–1930-х годов в индийском стиле не назывались «тутти-фрутти» до 1970-х гг. В то время Жак называл их своими «индусскими драгоценностями». Сделанные из резных драгоценных камней с Востока, они сочетали экзотику с современностью – и были постоянным хитом среди законодателей моды того времени. Как ни странно, эти изделия оставались более доступными, чем другие драгоценности Cartier, что делало их идеальными для годов депрессии.

«Индийские камни, – говорил Жак, – не так безупречны, как те, к которым мы привыкли». Но это был единственный случай, когда его меньше интересовала чистота, нежели цвет. Сосредоточившись на том, чтобы произвести впечатление, он готов был жертвовать чистотой и прозрачностью драгоценного камня.

После возвращения из индийских путешествий первым пунктом назначения Жака был Париж, где он встретился с Луи и поделился своими приобретениями. Увлеченные восточными культурами, братья коллекционировали иллюстрированные книги по Индии – о коврах, традиционной одежде и миниатюрах; в них черпали они вдохновение для мотивов, которые будут использовать в своих творениях. Но черно-белые книги не передавали ошеломляющего изобилия цвета, а именно это Жак хотел запечатлеть в украшениях: «Там все залито чудесным индийским солнечным светом, – объяснял он. – Человек не видит этого, только сознает, что здесь есть вспышка красного, а там зеленого или желтого. Похоже на картину импрессиониста. Все неопределенно, есть только яркое впечатление невообразимой роскоши и богатства».

Браслет «тутти-фрутти» 1929 года с резными изумрудами и рубинами, эмалью и бриллиантами

Одна мятежная леди, особенно влюбленная в индусский стиль, сыграла решающую роль в его популяризации. Дейзи Феллоуз, наследница состояния производителя швейной машинки «Зингер», была известной светской дамой, которой в равной мере восхищались и боялись. Дама была воплощением шика тридцатых годов, Жан Кокто говорил о ней, что она «запустила больше мод, чем любая другая женщина в мире»; от нее, к примеру, пришла авангардная идея носить драгоценности со свитерами. Но была она женщиной со злым умом и склонностью к «кокаину и чужим мужьям». В 1933 году Феллоуз стала парижским редактором Harper’s Bazaar, но через два года ушла, потому что стало скучно. Она сама была иконой моды, и в Cartier видела фирму, которая создавала тенденции, а не следовала им.

В