Свои разносят сплетни по всей стране клеветники,

Умей хранить молчанье наветам вопреки.

Немногословный рыцарь дамами всегда любим.

Он человек надежный. Куда спокойней с ним!

Пока язык болтает, не надейся на успех!

Внакладе пустомеля: болтунам — и смех, и грех,[73]

слышалось из глубины кабинета наследника апостола Петра.

— Прервись, Эрманн. — Голос за дверью звучал властно, хотя и негромко. — Пусть он войдет.

Анджело Майорано набрал в грудь воздуха, выпустил его сквозь сомкнутые губы и рывком, едва не задев стражника, открыл дверь.

— Ваше Святейшество, — Мултазим Иблис ворвался в папские покои и рухнул на колени, звеня кольчугой, — о милосердии умоляю! Виновен, mea culpa! Это мой грех!

— Что случилось, Анджело? — Понтифик удивленно поднял брови. Прежде ему никогда не доводилось лицезреть своего бравого капитана в столь неловком и неопрятном виде: доспех покрыт пылью, как древний фолиант, гербовая котта висит клочьями, щетина на щеках минимум неделю не встречалась с бритвой.

— Ужасное, ужасное горе! Дон Гуэдальфо Бенчи, этот святой человек… Его больше нет с нами! — Майорано опустил голову, точно подставляя шею под удар меча.

— До меня доходили какие-то странные нелепые слухи, будто ты и твои люди умертвили его близ Пармы.

— Это подлый навет! Я спас его от коварных убийц, иначе, осмелюсь спросить, был бы я сейчас здесь? Решился бы я предстать пред тем, кому дана власть над ключами Царствия небесного и врат Преисподней? Я спас его, но, увы, увы… недолго мне суждено было радоваться.

— Я не поверил слухам и решил дождаться твоего прибытия, мой храбрый Анджело. Когда б не вернулся, тебя бы отыскали и в гареме султана Египта. Но я знал — ты честный рыцарь, и вижу, что не обманулся. Говори же, что произошло.

— Не смею, — всхлипнул старый пират, исподтишка разглядывая драгоценные камни в перстнях, унизывавших пальцы Гонория II.

«Черти б его разорвали! — крутилось у него в голове. — Готов поспорить, Его Святейшество варит золото и превращает булыжники в этакие сокровища. Но где же он хранит свой дьяволов гримуарий? Эх, остаться бы с Папой наедине! Хоть не на день, хоть на полдня!

— Отчего же? Если нет на тебе греха — ты ни в чем не виновен. Если же грех невольный — я прощаю его.

— Ваше Святейшество, не мне судить о том, грешен ли я. Господь свидетель — я делал, что мог, но, увы, спасти преподобнейшего фра Гуэдальфо оказалось выше человеческих сил.

— Говори толком! — потребовал слуга слуг Господних.

— Близ Пармы нам удалось уйти от коварных убийц, посланных вашими тайными врагами. Мы, сделав изрядный крюк, добрались до Франции, но там нас ждала новая беда. — Майорано тяжело вздохнул. — Имя ей — волк в овечьей шкуре — аббат Бернар из Клерво!

— Что? — нахмурился понтифик. — Что на этот раз позволил себе этот гнусный выскочка?! Один раз он уже изгнал моего посланца, в самых мерзких выражениях изъявив непочтение к Риму. Во имя Господнего милосердия я не стал карать его, объявив лишь свое недовольство, а теперь этот негодяй поднял руку на моего легата?

— Попав в земли Франции, мы очень скоро угодили в западню, о которой и гадать не могли. Граф Тибо Шампанский — цепной пес нечестивого аббата, возомнившего себя пророком, — остановил нас и потребовал от преподобного фра Гуэдальфо следовать за ним в Клерво. Мы готовы были драться, покуда кровь хотя бы каплей оставалась в жилах, но благороднейший, добрейший фра Гуэдальфо запретил нам: он еще верил, что слово истины поможет одному служителю Господа понять другого. Мы были вынуждены повиноваться… Лишив коней, а заодно с тем — оружия, нас выпроводили прочь из земель графа Шампанского.

— Да как он смеет! — Понтифик грохнул кулаком о вызолоченный подлокотник. — Разоружать моих людей, моих гвардейцев?! Отлучаю! Отлучаю от церкви его и всю Шампань!

— Это не все, Ваше Святейшество. Не теряя времени, я бросился на поиски короля Людовика, и небо было так благосклонно, что очень скоро нашел его, но было уже поздно. Мне неведомо, каким ужасающим пыткам Бернар Клервосский и его мерзкие ублюдки подвергли столь благородного и великодушного человека, каким был фра Гуэдальфо Бенчи, но только вскоре после моего прибытия к христианнейшему королю Франции стало известно, что на владения его наложен интердикт.

Бледность залила аристократическое лицо Папы Гонория, и его тонкий античный нос стал похож на ястребиный клюв.

— Мятеж… Подавить! Я наложу такую епитимью! — Он с хрустом сжал пальцы. — Кровавыми слезами оплачут негодяи день, когда они появились на свет.

— Король был добр и выделил мне сильный отряд, чтобы я смог отыскать фра Гуэдальфо и освободить его. Должно быть, узнав об этом, сам Бернар или же его подручные коварно умертвили настоятеля Санта Мария делла Фьоре и скрыли тело его. Мне удалось отыскать лишь слугу его преподобия — он и поведал, что люди графа Шампанского ночью куда-то увезли легата. Мы преследовали их и даже нагнали, но было поздно. Слишком поздно, — обреченно вздохнул Анджело Майорано, расстегивая поясную суму. — Вот это мы нашли среди вещей убитого.

Он положил к ногам Папы наперсный крест и перстень настоятеля храма.

— Я не смог уберечь его и достоин кары.

— Ты достоин награды как верный и храбрый воин, — после недолгой паузы заговорил понтифик. — Так же, как враги твои достойны геенны огненной.

«Хорошее сравнение, — предательская улыбка чуть не искривила губы барона ди Гуеско. — Ах, как играет свет в рубине на его указующем персте! Проклятие, этот указующий перст был бы хорош и без рубина!»

— Но довольно о мертвых, — продолжал Гонорий II. — Всевышний упокоит великомученика среди праведников своих, и ангелы в царствии небесном воспоют ему осанну. Мы же покуда на земле и займемся делами земными. Во-первых, следует незамедлительно отменить интердикт.

— Если мне будет позволено сказать — это весьма уместно. Король Людовик ныне сражается с мятежниками как в Шампани, так и в Нормандии. И стоит ему ударить по одним, как он тут же оборачивается спиной к другим. Интердикт же лишает его возможности опереться на рыцарство и простой люд даже в собственных землях.

— Молчи, Анджело! Я знаю, что такое интердикт, — оборвал его ключник святого Петра. — Эрманн, ты говорил, что герцог Конрад Швабский был бы предпочтительнее на императорском троне, нежели иные претенденты?

— Я и продолжаю это утверждать, Ваше Святейшество. Герцог не по возрасту мудр. Храбростью он не уступает пылкому яростному Генриху Льву, и куда моложе, а стало быть, энергичнее и выносливее старого Лотаря Саксонского. К тому же его благочестие известно всякому, кто живет в землях Империи.

— Так вот, подготовь ему письмо. Если он силой оружия поддержит короля Франции, я признаю его права на императорский трон и сочту уместными его притязания. Подготовь энциклику,[74]в которой я снимаю интердикт с Франции и отлучаю от Церкви еретика и братоубийцу Бернара и всех, кто посмеет следовать за ним.