— Мне тоже, — согласился Камдил. — Можно попробовать использовать Мстислава, чтоб остановить нашу очаровательную подругу. Думаю, со времени отравления королевы Матильды, его нежное отношение к Никотее слегка подувяло.

— Я бы не ставил на это, — отверг идею стационарный агент. — Во-первых, вблизи чары Никотеи могут выветрить из Мономашича грустное воспоминание. А во-вторых, Мстислав нынче собирается вернуться на Русь.

— Отчего вдруг?

— Горек хлеб эмигранта, — сокрушенно вставил Лис, — и соленый пот монарших трудов не делает его слаще.

— Ничего смешного. При штурме Тмуторокани погиб Великий князь Святослав.

— А что же будет с английским престолом?

— До возвращения его займет Матильда, а вернется король Гарольд или нет, похоже, ему и самому неизвестно.

— Государыня, — склонил голову рыцарь, — должен сказать, что еще после нашего первого разговора я послал человека в Британию, дабы он поведал королю о вашем дружестве к нему. Однако вести, доставленные мне сегодня, неутешительны. Гарольд, или уж лучше его теперь снова назвать Мстиславом, возвращается в отчие земли.

— Зачем? — насторожилась императрица.

— Там погиб его брат, Святослав.

— Значит, он снова станет во главе руссов? Это очень хорошо. А кто займет английский трон?

— Покуда ваша недавняя знакомая Матильда, дочь Генриха Боклерка.

— Ма-ти-льда, — по слогам произнесла государыня, и на лицо ее набежала легкая тень задумчивости. — Когда б не Мафраз… — Она не окончила фразу. — И все ж, полагаю, мы с ней найдем общий язык.

Никотея на некоторое время замолчала, просчитывая ситуацию и со вкусом поглощая выложенные перед ней куски жаркого.

— Отведайте, граф, очень вкусно! Раз уж мы вспомнили мою злополучную служанку, должна сказать, что давно не пробовала столь прекрасных, изысканных приправ, как нынче. Одна Мафраз знала в этом толк. Правда, нынче я бы поостереглась брать еду из ее рук.

Камдил чуть заметно скосил глаза, будто высматривая, не появится ли вдруг рядом с повозкой дерзкая физиономия персиянки.

— Спасибо, я нынче пощусь.

Никотея с удивлением взглянула на рыцаря. Наконец молчаливое вкушение хлеба насущного наскучило ей, и она снова обратилась к своему гостю:

— А скажите, мессир Вальтарэ, давно ли вам доводилось видеть своего родственника — короля Сицилийского?

— Давно, — честно сознался Камдил.

— Я всегда восхищалась им, всегда мечтала познакомиться. В его деяниях есть истинный размах. Думаю, вы бы могли меня ему представить?

— Вероятно, моя госпожа. Но, увы, скоро я должен буду оставить вас. Хотя, господь свидетель, как трудно покинуть такое приятное общество.

— Покинуть меня? Что заставляет вас?

— Мой долг крестоносца. Я и так слишком много времени пробыл вне Святой Земли. Обеты, данные в Иерусалиме, требуют, чтобы я вернулся как можно скорее.

— Обеты? — поразилась Никотея. — А как же Англия? Вы же обещали… — Ее ресницы обиженно затрепетали.

— Прошу извинить, я вынужден… Это превыше меня.

— Мой дорогой племянник, куда это ты собрался? — возмутился лорд Баренс.

— К Бернару Клервосскому. С Федюней.

— Да ты что, мой дорогой, ума лишился? Федюня с его паранормальными способностями, конечно, очень интересен, но сейчас есть проблемы поважнее. Тем более что там опасно — против Бернара ополчилась едва ли не вся Европа. И, кстати, не забывай, что во многом этот внутренний «крестовый поход» инспирирован как раз Никотеей. Ее нельзя оставлять без присмотра!

— И тем не менее, дядя, я чувствую, ключ к решению проблемы находится именно там.

— Ты говоришь ерунду! Как встреча Федюни Кочедыжника и Бернара Клервосского может сорвать планы Никотеи?

— Пока не знаю. Но может.

— Ты не в силах привести ни одного внятного довода!

— Зато есть куча невнятных. — Лис сделал многозначительную паузу. — Как ни напрягай межушное пространство, не объяснишь. Но век статуи Свободы не видать — идти надо.

— Отдохнуть вам надо, — возмутился Баренс. — Вы всю Систему, всю здешнюю цивилизацию под удар ставите. Это что, непонятно?

— Понятно. Непонятно другое. Мы ее ставим под удар, если идем или если остаемся?

— Вы — опытные оперативники, у вас отменное чутье, но то, о чем вы говорите, — нонсенс! Вся ответственность за результат «похода» ляжет на вас, — отрезал раздосадованный Джордж Баренс, отключая связь.

— А было по-другому?

— Когда вы желаете ехать? — огорченно спросила императрица, и в тоне ее слышалось плохо скрытое недовольство.

— Как можно скорее.

— Тогда не смею вас задерживать. — Никотея вежливо улыбнулась, давая понять, что аудиенция окончена. — Гринрой, — позвала она, когда Вальтарэ Камдель отъехал на достаточное расстояние, — мы недооценили господина рыцаря. Он лжет и что-то скрывает. Проследи, куда направятся он и его люди. И помни: никто из них не должен достичь Бернара Клервосского. Ах да, — императрица остановила собравшегося было уходить рыцаря Надкушенного Яблока, — возьми этот золотой и передай тому, кто готовил нынешнюю трапезу. Она была отменна.

Ворота замка Монтурлен отворились медленно, точно этот процесс каким-то образом причинял боль цитадели. Командир гарнизона вышел первым, за ним оруженосец, держа белый флаг на древке пики без наконечника. Двое рыцарей: один — с лилиями короля Франции, другой — облаченный в цвета Анжу, стали на пути коменданта, держа упряжное ярмо. Пройдя под ним, комендант расстегнул широкий рыцарский пояс и бросил его на обочину дороги вместе с мечом. Отныне его некогда гордое имя не упоминалось больше в числе рыцарей. Единственное, что оставалось, — это жизнь, подаренная милостью французского монарха.

За комендантом и его оруженосцем последовали другие защитники Монтурлена. Скорбь и отчаяние были в их лицах, но ни капли сострадания не видели они в глазах победителей.

— Воистину, мой дорогой Сугерий, Господь — наилучший полководец. Простого капитана гвардии Его Святейшества он умудрил в военном деле куда более, чем всех моих военачальников. Уж не знаю, хорош ли он в честном рыцарском бою, но, как видишь, его хитрый план оказался верным.

— Господь ясно дает понять, на чьей он стороне, — отозвался аббат Сугерий.

— Это, конечно, так. Но, признаться, до сего дня я все никак не мог поверить, что каверза, предложенная ди Гуеско, сработает. — Людовик Толстый оглушительно расхохотался, и те, кто бросал оружие к его ногам, невольно вздрогнули, предчувствуя недоброе.