– Ты бы простил того, кто обманул тебя, кто предал?

– Нет, никогда. Обманувший однажды обманет дважды. Есть способ вылечить жителей Самайнтауна?

– Тоже нет. Они обречены.

– Тогда как замедлить болезнь?

– Чем больше сожалений, тем быстрее растут цветы. Наверное, если избавиться от сожалений, это могло бы помочь, но я не уверен. Никогда до этого не травил своими семенами целый город, ха-ха!

Ни один из этих ответов, какой бы из них ни был ложью, а какой правдой, Джеку не понравились. Почти на каждом из них земля уходила у него из-под ног, хотя он давно перестал раскачиваться на качелях и замер. Один вариант был хуже другого. Теперь, стараниями Ламмаса, из ума предательски отказывалось выходить имя из четырех, а иногда и из семи букв. Понимая, что этого Ламмас и добивается – заставить его сомневаться, жалеть о своей доброте, ненавидеть, задавать вопросы другие, лишние, о прошлом или о ноже, торчащем у него из спины, – Джек снова расправил плечи. И вправду, еще много вопросов у него было, на которые только у Ламмаса были ответы. Еще много чего Джек не успел узнать и сделать… Но самое важное он уже получил. Да и нет больше сил сдерживать натиск цветов. Пора им уступить.

– Сожаления… – прошептал Джек, посмеиваясь, растирая грудину, где не было ни раны, ни царапины, ни следа, но где боль резко стала нарастать. Теперь уже с его позволения. – Значит, они все‐таки и у меня тоже есть… Надо же. Спасибо за игру, Ламмас.

– Мы уже закончили? – удивился он. – Как быстро. Ты ведь и про свою голову узнать можешь. Или про прошлое…

– Да, могу, но не хочу. Для меня ничего из этого больше не имеет значения. Эй, Барбара! – Джек оставил Ламмаса недоуменно хмуриться и глянул на тень, вставшую на дыбы, сделавшуюся матовой и непроницаемой, как купол, будто она пыталась загородить хозяина от всего остального мира. – Иди домой. Передай Титании все, что здесь услышала. Дальше я сам.

Но Барбара уходить отказалась. Она вцепилась в Джека, как прищепка для белья, и даже рукой он не смог ее отогнать, никаким усилием воли, хотя прежде он всегда хвалил ее за преданность и послушание. Тень тянула за штанину, шипела, бурлила, будто чернила кипели на плите. Поэтому Джеку пришлось подняться и просто делать то, что должно, не замечая ее. Не оглядываясь на Ламмаса, с любопытством наклонившего голову на бок, он поднялся на крыльцо особняка, обошел Пака, измазанного в картошке, и подобрал одну из тыкв возле двери – самую большую и круглую, где голубое пламя горело ярче всего, почти трещало. Обратно к Ламмасу он отнес тыкву бережно, держа двумя руками, как сокровище, и прижимая к шее сухой ее хвостик.

– Что это? – спросил Ламмас. За то время что Джек отходил, тот успел раскачаться на качелях и развалиться, заняв больше их половины.

– Моя плата за игру, хоть она и вышла короткой. Я ведь обещал, – ответил Джек, а затем просунул тонкие пальцы внутрь тыквенного рта, обхватил ими тонкую длинную свечу с сапфировым огнем и вытащил ее наружу. Опустевшая и потемневшая без своего сердца тыква тут же покрылась гнилыми пятнами и будто сама спрыгнула на землю, упала и разбилась. – Держи. Это Первая свеча.

– Это не она, – фыркнул Ламмас, не задержав взгляда на протянутой ему свече и на долю секунды. Ни намека на сомнения не отразилось в темных глазах, и Джек тихо рассмеялся, а затем уронил свечу тоже, следом за тыквой. Черный закопченный фитиль и голубое пламя, лижущее его, нырнули прямо в кучку сырой земли под старым вязом. К небу завился дым – огонек потух.

– Разумеется, не она, – признался Джек. – Я просто хотел проверить, ее ты ищешь или нет. И раз ты знаешь, как Первая свеча выглядит… Вывод очевиден. Интересно, ты правда думал, что я так просто возьму и отдам тебе то, что должен охранять?

– Разумеется, нет, – усмехнулся Ламмас. – Я играл с тобой потому, что хотел играть, дурачок. К тому же, все только и говорят о тебе как о самом добропорядочном и честном… Было интересно убедиться лично, что это не так. Хотя бы в этот раз ты меня не разочаровал!

– Зато разочарую сейчас. Я не отдам тебе Первую свечу, – подчеркнул Джек снова. – Никогда.

Ламмас неестественно накренил голову на бок, так низко, что почти прижался к плечу щекой. Соломенная кукла, торчащая из его кармана, вдруг сделала точно так же, а затем и все те, что висели на заборах, перилах, вязах вокруг. Только солома захрустела, и Джек почувствовал на себе сотни колючих взглядов со всех сторон.

– Ты хотя бы помнишь, для чего она нужна?

– Нет, но это и неважно. Я парень простой: сказали, что погаснуть не должна, значит, не погаснет.

– А если я продолжу Самайнтаун разрушать? – спросил Ламмас таким тоном, будто невзначай. – Горожан убивать твоих, семью, друзей… Наташу, например. Милая женщина, ты знаешь. Слышал, цветы сильно по ней ударили… Но это далеко не все, на что они способны.

– Хорошо.

– «Хорошо»?

– Я же сказал, что ты можешь забрать мой город. Делай с ним, что хочешь. Вот только будешь ли ты продолжать, когда это потеряет смысл? Когда я перестану смотреть и ужасаться.

– О чем ты?

Ламмас подался к нему с качелей, нахмурив брови, несмотря на улыбку, а Джек же, наоборот, расслабился, ссутулился немного – иначе боль внутри росла быстрее. Облокотившись о вяз, он наклонился к его корням, которые уже поросли несколькими клематисами, и не без удовольствия сорвал один из них, чтобы пальцами размять его в труху.

– Знаешь, мне все это время покоя не давало, почему ты прибыл в октябре… Называешь себя летом, лето же несешь, но приехал отнюдь не на пике своей силы. Ты вообще не шибко расторопен, я заметил. Мог бы и раньше жителей всех потравить, для чего существует, например, водопровод? Но нет. Ты действуешь размеренно, не спешишь, потому что ждешь тридцать первое октября, чтобы все закончить. Ты ждешь Самайн.

Улыбка Ламмаса так искривилась, что почти исчезла. Зубы спрятались за плотно сжатыми губами.

– И какое мне дело до вашего Дня города? – хмыкнул он, откидываясь на спинку. Зазвенели цепочки эполетов на его плечах и куклы, снова поворачиваясь туда, куда поворачивался он.

– Не знаю. Может быть, на ряженых посмотреть хочешь? Или на мертвых, – сказал Джек. – Или на лей-линии, которые набухают и разрезают мир на части в этот день. Медиумы из Лавандового Дома, предводитель Дикой Охоты, древняя вампирша, о которой Франц упоминал… Ты их всех используешь. Я не проверял, но не сомневаюсь, что как минимум пару ведьм из местного ковена ты тоже обработал, если