– Ай-ай-ай, нехорошо химичить, – сказал ассистент, сплюнув и кивнув на пистолет, – я ж сказал, фраеров с собой не брать.

Андрей схватился за карман, но руку пронзила дикая боль, а потом грохнуло в голове. Он упал лицом в снег, в глазах стало мокро и горячо, и тут он увидел, как скелет на груди ассистента соскочил с чудовищного зверя, и, размахивая горящим крестом, прыгнул ему на загривок. Перед тем, как в затылке грохнуло в последний раз, «контрольный в голову» донеслось до него, Андрей еще успел подумать: «Хорошо, что я не взял с собой Чарли».

Слух о том, что Великий Зодчий хочет спуститься в город, кажется, распустил массажист жены Шестого Советника, хромой скиф. Его потащили ко Второму Советнику, но того не оказалось, и тогда стража повела его в башню к Самому. Переступив порог кабинета, скиф повалился на колени и заскулил, не поднимая головы. Напрасно стража пинала его, чтобы приветствовал Великого Зодчего. Скиф, дрожа всем телом, намертво прижал голову к полу. По ней не били, чтобы ненароком не вышибить мозги. Вдруг еще пригодятся. Все это время Великий Зодчий молча сидел за столом, играя ручкой, и стража, внезапно испугавшись, что нарушает закон, который, может, именно сейчас, глядя на избиваемого скифа, придумывает Великий Зодчий, и неизвестно еще, кто потом окажется в дураках, как по команде встала по стройке смирно. Перед тем, как вытянуться, начальник караула, правда, еще успел двинуть скифа по почке, чтобы не подумал, что перестали бить из жалости. Великий Зодчий поднялся из-за стола и, не поднимая глаз, подошел к скифу.

– Покажи язык, – сказал он.

Тот, оторвав лоб от пола, высунул язык.

– Не вижу.

Тогда скиф, зажмурив глаза, приподнял голову. Какое-то время Великий Зодчий задумчиво разглядывал его.

– Хорош, – сказал он, переводя взгляд на свою руку, и как бы взвешивая язык на ладони, а потом спросил. – Ты говорил, куда я собираюсь?

Не убирая языка, скиф замотал головой.

Великий Зодчий повернулся и пошел к столу, на ходу отдавая приказ.

– Дать ему триста ойлов и гнать в шею. А теперь марш отсюда.

Когда он дошел до стола, кабинет был уже пуст. Великий Зодчий распахнул окно. Блеск куполов бил в глаза, и он зажмурился, подставив лицо сиянию. Вообще-то Великий Зодчий не любил держать глаза закрытыми, да еще стоя спиной к двери, но сейчас забыл об этом, купаясь в золотых лучах и вдыхая чистый воздух Баблограда. Великий Зодчий стоял в центре прекрасной Газолии, ровно как ему было положено, чтобы все видеть, и думал, что Первый Советник будет отговаривать его ехать вниз. Конечно, его можно было понять, ведь Великий Зодчий первый раз в жизни сам не знал, почему он что-то делает. И именно это больше всего и беспокоило Первого Советника. Пропуская сквозь веки розовый свет, Великий Зодчий чувствовал, как напрягается. Надо было торопиться, а он все еще не мог принять решения. И это злило его больше, чем упрямство Первого Советника.

Скиф исчез из замка, сохранив целостность тела и при языке, помилованном Великим Зодчим. Из трехсот ойлов стражники вычли у него сто пятьдесят за транспорт. Не задарма же тащили его с ветерком туда и обратно. А то, что бока намяли, так это он еще дешево отделался, как представитель дружеской нации. В замке же гадали и гудели, чем объяснить такую милость Великого Зодчего, и не знак ли это каких-либо неблагоприятных перемен.

Теперь по башне ходил Первый Советник, озабоченно покачивая головой.

– Что происходит? Ты можешь мне это внятно объяснить? Сегодня скифа отпустил, вот уже вниз просишься, а завтра что будет?

– Ты же сам говорил, что нужна тайна. Вот и считай мой поход неким таинственным ритуалом, над разгадкой которого будет ломать голову вся Газолия, – улыбнулся Великий Зодчий, поигрывая ручкой и исподлобья глядя на Первого Советника.

– Да, мистика нужна, – согласился тот. – Но она должна быть научно разработанной, стратегической, чтоб укрепляла твою неземную сущность, а не просто какой-то блажью.

– А что, нельзя подкинуть народу что-то простое, человеческое? Типа великий муж под сенью лип в родных пенатах или у скромных отцовских гробниц. Это же сейчас в моде.

– В моде, да не для всех. А вообще можно, – опять согласился Первый Советник. – Но еще рано. Сначала надо утвердить твой абсолютный божественный статус, и потом уже постепенно придавать ему человеческие черты. Но делать это изредка и неожиданно, а то разбалуется народ, почувствует себя на равных, перестанет уважать, ну а дальше сам знаешь, что.

– Пойми, технически мы все это обставим, – продолжал он, остановившись перед Великим Зодчим. – Ты спустишься с небес в золотой колеснице, как бог солнца, и оросишь всех ойлами. Все падут ниц, заголосят. А ты пойдешь в белом одеянии и дети будут класть тебе под ноги одежды и петь осанну. Потом нагоним облако, ты исчезнешь в нем и вдруг р-раз – и опять воспаришь, как жар-птица. Но в каждом шоу должна быть хоть какая-то, но идея. А ты так и не смог мне толком объяснить, зачем тебе все это. Нечего тебе там делать. Какие там к черту отцовские гробницы? О чем ты? Твои-то уже все в мавзолее лежат. Не, я так работать не могу. У меня должна быть концепция. И твое полное доверие, – добавил он, тактично опустив глаза.

Великий Зодчий молчал, поигрывая ручкой.

– Ты мне сто тысяч платишь не для того, чтобы я с тобой соглашался. У меня должность такая, ты уж извини.

Великий Зодчий швырнул ручку и сжал кулак так, что побелели костяшки. В потемневшее лицо провалились глаза. В такие минуты лучше было поскорее удалиться, что и начал проделывать Первый Советник, продвигаясь спиной к двери. Он уже было исчез в проеме, как Великий Зодчий поманил его обратно. Теперь он хмурился, но не от гнева, а от какой-то непреодолимой мысли.

– Мне надо туда. Это дело государственной важности. Значит, спущусь просто так, как простой смертный.

– Забыл уже, как мы тебя еле от баб отбили, когда ты в народ пошел после наводнения нашей великой Нехоры, простым смертным? – спросил Первый Советник, облегченно вздохнув, что Великий Зодчий все-таки заговорил. – Слушай, может, тебе к Балерине наведаться? Расслабишься, отойдешь душой и телом.

– А вы мне пока здесь революцию устроите, – сказал Великий Зодчий. – Проваливай давай, пока все внутренности на месте. Ты свои ойлы сегодня уже отработал.

Оставшись один, Великий Зодчий усмехнулся. Какая там революция, когда ойлы так и брызжут фонтаном из их прекрасной земли. И потом, они же сожрать друг друга готовы заживо. Только одно могло бы их объединить – ненависть к Первому Советнику, к этому гениальному выскочке из Горгонии, без роду и племени. А в вольнолюбивой Горгонии Великий Зодчий уже навел порядок, Слава Баалу. Вот теперь их главному горгонцу, еще совсем мальчишке, Баал и дает, чтобы дисциплину поддерживал среди населения и любовь к Великому Зодчему. За такие ойлы он не то что братьям по вере – родной матери горло перекусит, если будет артачиться. Глаза у главного горгонца мутно-голубые и какие-то полусонные, как будто он на игле все время. Видно захмелел совсем от Бааловских даров. Ему Баал и колизей помог построить, копия, как у Великого Зодчего, только поменьше и без казематов. Теперь ему и зэков есть куда девать. Всех же не перережешь, скучно. А так и естественный отбор поддержать, и народу игры. Это Великому Зодчему, кстати, Первый Советник на Горгонию посоветовал не скупиться. Знает своих. Первый же Советник на то и Первый, чтобы его ненавидели. Вот и ладненько, Великому Зодчему меньше забот. Разделяй и властвуй. Да и ненависть в замке уже не та пошла, а тепленькая, пресненькая, разбавленная ойлами, нет, совсем не та, что внизу, в газолийских долинах за великой Нехорой. Великий Зодчий не забыл, как его еле отбили от баб в зоне наводнения. Такое разве забудешь? И потом, что-то странное происходит с его памятью, но об этом сейчас думать никак нельзя. Все по порядку. Дисциплина прежде всего.