– А наши что говорят?.. – спросил человек, который сидел рядом с Антоном Ивановичем.

– Наших на фронтах почти нет, очень мало, агитаторов не хватает, но сама по себе обстановка такая, что агитаторов не нужно, настроения… как бы это сказать… никто не хочет воевать…

– А германец? – спросил Антон Иванович.

– Германцу, судя по всему, тоже надоело, появилось много перебежчиков, особенно из австрийской армии…

Барух было дернулся, но промолчал.

– Там настроения совсем…

– Это известно от наших раненых, – промолвил Антон Иванович. – За лето их прибыло много из-под Луцка и Барановичей…

Это была правда, Малка знала об этом не понаслышке.

– Вот Амалия, она может подтвердить, она служит в госпитале сестрой милосердия…

Главный перевёл взгляд на Малку, и она кивнула.

Главный её удивлял, чем дальше, тем больше: он был слишком молод для такой серьёзности или слишком серьёзен для такой молодости. Но больше всего её удивил Барух, он знал, что их переводят в Сибирь, и ничего не сказал.

«Это что же, – отвлеклась она, – его в Сибирь и мне туда же? Зачем? Почему? За что?»

Она, как и военнопленные, ничего не знала про Сибирь, слышала только что-то случайное, может быть в детстве, может быть даже от отца, который часто сиживал с географическим атласом и тыкал пальцем в Париж, Лондон, Варшаву, Берлин, реже в Москву, и никогда восточнее Москвы, и всегда говорил, что восточнее Москвы географии нет, и приговаривал:

«Никогда не заглядывайте в бездну, дети, ибо бездна заглянет в вас!»

А теперь бездна оказалась перед ней?

И у Малки закрутился в голове вихрь вопросов: разве там, в Сибири, не круглый год зима? А как Серафима? Разве сможет она остаться с ребёнком одна? А что делать, когда кончится война? Как после этого добираться домой? А выживет ли она вообще, если Барух уедет в Сибирь без неё? А выживет ли она, если уедет в Сибирь с Барухом? А почему она должна ехать с Барухом? Он военнопленный, пусть он и едет! А с другой стороны, как он поедет, они не срослись, но сроднились! А может, взять с собой Серафиму? А если она не захочет? Фотография Фёдора с орденами и в глянцевых сапогах исчезла, и на её месте не появилась никакая другая, но Игорь Васильевич Туранов в жизни Серафимы укоренился, они переписывались, она получала с войны его письма и, что самое главное, писала ему, ветреная девушка, которая вот-вот должна родить… Должна родить! Эта мысль вдруг остановила рассуждения Малки. Она как бы очнулась и услышала голос главного.

– …Везде, не стесняясь, говорят, что пора положить предел безобразиям, творящимся в Петрограде. Что совершенно необходимо установить ответственное министерство, невозможно одновременно воевать и революционировать, мы, большевики, с этим отчасти согласны, но только отчасти, для того чтобы не воевать, надо, чтобы нами управлял не царь! В девятьсот пятом мне было всего семь лет, но я помню разговоры, которые тогда вели, сам не знаю откуда, но помню!..

Малка быстро посчитала, что, если в 1905-м главному было семь, значит, ему сейчас – она даже удивилась, а хотя чему было удивляться, она всё видела своими глазами, – сейчас ему восемнадцать, но перед ней сидел человек, хорошо владевший грамотой и умудрённый опытом.

Барух слушал с открытым ртом, она взяла его пальцы в свои, пальцы были тёплые, почти горячие… Барух ответил пожатием, но остался весь внимание к главному. Малке на секунду стало не по себе, но только на секунду, через секунду она почувствовала, что тёплые пальцы Баруха – это как будто бы её пальцы. Она успокоилась и стала слушать.

– Царь нас предал, – размеренно говорил главный. – Царь и двор предали свой народ, если они терпят у себя под боком германских шпионов…

Эти слова удивили Малку, она глянула на Антона Ивановича, тот смотрел в пол, слушал и согласно кивал. Малка сделала вывод, что, раз так, значит, главный говорит правду.

– Ну вот, товарищи, прикиньте хотя бы то, что вой ной с нашей стороны руководит не Главный штаб, не военные, а мужик! Оно, конечно, хорошо, что при дворе появился мужик, якобы из народа, оно, конечно, он из народа, но при дворе его растлили… развратили… Какие статьи про него пишут в газетах: питерских, московских? Да и в ваших, наверное… отголосками…

Малка снова глянула на Антона Ивановича, тот был весь внимание.

– …А то и пишут, что царский двор прогнил, что знать и буржуи предали свой народ и надо готовиться к революции, что война эта должна перерасти в другую…

– Какую? – слушавшие главного даже подались вперёд.

– Войну против наших угнетателей! Помните, как было в девятьсот пятом? Помните?

Все согласно кивнули, и Барух с ними.

Главный говорил дальше, Малка посматривала на Баруха, на Антона Ивановича. С зимы, с той встречи на берегу ледяной Волги она его не видела, но чувствовала его присутствие в своей жизни: её стали принимать, она вольнослушателем пошла на медицинские курсы, не каждое занятие удавалось посетить, однако настал момент, когда она смогла позволить себе не ходить в прачечную, её взяли сестрой милосердия, а училась она старательно, и с русским языком стало лучше: она лучше понимала и лучше говорила. Серафима не могла ей нахвалиться… Это заметила и Екатерина Максимилиановна Перси-Френч, они не часто, но виделись. Серафиму и её, «нашу варшавянку», приглашали на городские мероприятия, пока у Серафимы не выпер живот…

Думала, вспоминала Малка, и вдруг её снова прошиб холодный пот! И это всё надо оставить, бросить? И ехать в холодную, неведомую Сибирь?

Ну уж нет!

– Ведь посмотрите, до чего дошло! – тихим голосом продолжал главный. – Новому начальнику вашего жандармского управления господину Бабушкину досталась спокойная в политическом отношении губерния. Наших революционных организаций здесь не существуют с 1908 года, после того, как они были разгромлены, даже нет кружков, что наших, большевистских, что эсеровских, что меньшевиков. Из ваших слов ясно, что членов революционных партий проживает в Симбирске буквально единицы. В Симбирске – тихо! Социал-демократия не возродилась! Отдельные лица… Но они ушли, так скажем, в личную жизнь и не ведут подпольной революционной работы. Сколько мы приглашали на сегодняшнюю встречу, Антон Иванович?

– Ещё шесть человек!

– Ещё шесть человек, – повторил главный. – А сколько нас здесь, все видят. – Он обвёл присутствующих взглядом то ли серых, то ли карих глаз. – Заняли тёплые места… забросили работу и совершенно не проявляют себя… Я смею утверждать, что в Симбирской губернии, кроме Сызрани, нет организационно спаянной социал-демократической группы, ведущей плановую работу по заданию центра, не существует… Это мое мнение, не удивлюсь, если кроме вас на всю губернию найдётся ещё хотя бы два большевика, максимум, и то… если найдётся. Такая же схожая картина у меньшевиков и эсеров, хотя они выступают за победу в войне и полностью отказались от подпольной работы. Вот так, товарищи! Лишь в Сызрани действует связанный с самарскими большевиками кружок местных членов эрэсдээрпэбэ. Подозреваю, что вашему главному жандарму легко и вольготно живётся, шлёт себе в столицу ежемесячные отчеты… и в ус не дует…