– Что ты сказал, подлец? – Один толкнул в лоб наклонившегося к костылям Кешку, тот плюхнулся на лавку, а другой ногой выбил костыли, и те с грохотом обрушились на сухую пыльную землю.

– Вот такие, как он, и предают родину…

– И ходят брататься…

– Ладно, идёмте, надо бы на него рапорт написать, чтобы знал, с кем и как надо разговаривать…

Они повернулись и пошли к крыльцу, когда один из них подбил костыли, то задел раненую ногу Кешки, и у того от боли всё поплыло в глазах.

* * *

Утром Малка сдала дежурство и побежала.

Она всю ночь думала о том, что ей предстоит, это было мучительно, ей предстояло принять одно из двух решений в создавшемся положении: ехать или не ехать.

Она не нашла ответа, ответ они могли найти только вдвоём, всё-таки она не только срослась с Барухом, но и сроднилась.

Сама не заметила, а сроднилась.

Он подрабатывал в нескольких лавках грузчиком. Она обежала все и не нашла.

«Наверное, их собрали… или они собираются…»

Мысли в голове метались, и она побежала в лагерь военнопленных. Она буквально наткнулась на Баруха, не доходя лагеря, он шёл туда, в руках у него была крынка с молоком, плата в лавке молочника, и тут она вспомнила про Серафиму, которая дома была одна, молоко напомнило ей о том, что Серафима вот-вот должна родить. Она спохватилась.

– Который час?

– Думаю, около двенадцати…

– Бежим к нам…

– Что случилось?.. – Баруху передалось её волнение, но ему тоже было что сказать. – Нам надо… – попытался он.

– Кому нам?

Барух смутился.

– Пошли, не спорь.

Они пошли, она потащила его.

Малка уходила на ночные дежурства, но за Серафиму не беспокоилась, потому что в доме на первом этаже жили хозяева, пожилые, заботливые люди, и кухарка, однако сегодня они должны были уехать погостить в Свияжск к родственникам, и Серафима с раннего утра была в доме одна.

Малка волновалась, но Баруху сказала о другом.

– Надо поговорить, что дальше делать…

– А что дальше делать?.. – спросил он, спросил спокойно, но Малка уже поняла, что Барух не так спокоен, как хотел казаться.

И тогда она выпалила:

– Я не могу в Сибирь!

Барух остановился и из руки в руку переложил крынку.

– А тебе и не надо в Сибирь…

– Как не надо? А ты?

Барух мягко взял её под руку и повёл в сторону Лисиной.

– Ты не военнопленная, и тебя никто не принуждает.

– Но я не хочу… – начала Малка и не закончила, она поняла окончательно, что сроднилась, только не могла в этом признаться, вот так, открыто.

– Спасибо! – тихо сказал Барух, и Малке стало ясно, что Барух это тот человек, тот, который нужен, про которого можно не думать, любит он или не любит, предаст или не предаст, – не предаст. И любит.

– Ты уже дома была? – спросил он.

– Нет, я искала тебя.

– Не была после дежурства?

– Нет!

– Тогда пошли быстрее.

Они ускорили шаг.

– Ты знаешь, – промолвил Барух, – я думаю, что надо посоветоваться с Серафимой…

Малка даже обмерла, Барух попал в ту точку её переживаний, которую она сама ещё только нащупывала.

– Думаю, что мой отъезд неизбежен, – продолжал Барух, а у Малки от его слов сжалось сердце. – Ехать придётся… мне тоже не хочется оставлять тебя, расставаться с тобой, но ты же не бросишь Серафиму?

– Не брошу, – тихо ответила Малка.

– Вот видишь? Значит, тебе не надо ехать со мной сразу. Если захочешь приехать, приедешь позже, а я, может быть, уже как-то устроюсь, а ты за это время… – Он не договорил, но Малке стало ясно, что он думал об этом и что-то решил.

У соседок через дом – Малка заметила – была какая-то суета. С соседками зналась Серафима, с пожилой хозяйкой и молодой. Малка держалась стороной, почему-то она чувствовала себя не в своей тарелке.

Они прошли пятьдесят шагов до своего дома или больше, открыли калитку и вошли. Малка сразу побежала на второй этаж, Барух тактично задержался на лестнице. Было тихо, только через несколько минут Барух услышал какой-то шум, как будто что-то уронили на пол. Он поднялся. Малка лежала на полу. Он подбежал к ней, она дышала, но была без сознания. В первую секунду он растерялся, но тут же его пронзила острая догадка, и он заглянул в комнату к Серафиме и чуть не закричал: Серафима лежала в кровати, на боку, свернувшись калачиком, и можно было подумать, что она спит, если бы не окровавленная простыня. Одеяло валялось на полу. Рядом с Серафимой, у неё в руках шевелился новорождённый и издавал звуки, он попискивал и плакал, у Баруха помутилось в голове, но он устоял. Сколько стоял, не помнил. Малка подошла к нему неслышно, он вздрогнул от её прикосновения и посмотрел. Малка была бледная, почти серая, лицо каменное.

Дальше Барух наблюдал за ней, как будто бы Малка была под водой и двигалась как под водой, плавно и медленно. Он видел, как она что-то достала блестящее из шкатулки на комоде и тут же рядом положила, потом вышла из комнаты и вернулась с ведром с водой. Дальше он видел, что она поставила ведро около кровати, а из комода достала много белой материи, стала стелить на полу, потом что-то сделала блестящим предметом, как ножницами, и очнулся, когда на всю комнату раздался крик младенца. Малка уже обмыла новорождённого и заворачивала в пелёнки, приданое, приготовленное Серафимой. Барух, работавший в нескольких лавках грузчиком, знал, где продают холст, ситец и фланель подешевле, и подсказывал, а Малка рассказывала ему о приготовлениях Серафимы.

Когда Барух пришел в себя, Малка поила новорождённого из рожка. Серафима лежала на спине на чистых простынях мёртвая, умытая и причёсанная.

Накормленный принесённым Барухом молоком мальчик был слаб, поэтому затих и уснул.

Малка положила его в зыбку и села.

Барух тряхнул головой.

– Надо отсюда уходить, – сказал он.

Малка смотрела на него и согласно кивнула.

– Я думаю, сразу на вокзал, но мне могут не продать билет.

– Я куплю два.

По Лисиной в сторону вокзала надо было идти мимо соседок.

Когда они вышли, то увидели, что у калитки стоят пожилые мужчины и женщины, женщины в черном, и их лица были прикрыты черными вуалями.

«Кто? Что?» – подумала Малка и вспомнила вчерашнюю случайную встречу здесь же с молодой соседкой, которая провожала доктора.

«Неужели? Как не вовремя, – подумала она. – Тут рожают, тут умирают!»