Что ж, мудрый человек мудр всегда. А умный мудр лишь от случая к случаю. Мне моментально захотелось его обнять – любимого мужчину. Поселиться в его руках, свернуться в них калачиком и всегда-всегда испытывать это чувство, что тебя любят такой, какая ты есть. Как это важно и как это ценно.

– Спасибо тебе.

– Не за что. Со своей жизнью Сиблинг разберется сам. Хотя я, признаться, удивлен, что в твоем мире нашлась еще одна особа, способная выдерживать наш фон. Главное, чтобы эта информация не разошлась по этажам и в твой мир не начались массовые паломничества представителей Комиссии. Кто тогда будет работать?

Я улыбнулась. Дрейк улыбался тоже.

Он скоро вернется. Как здорово.

– Уже нашла подарок Дэйну?

– Нашла. Заодно встретила в своем мире подругу, которая долго жаловалась мне на жизнь и требовала поддержки.

– Ну как, поддержала?

– Нет.

– Какая ты «плохая».

Мы синхронно улыбнулись шире.

– А еще навестила маму, которая сегодня звала к бабушке на пончики.

– Пойдешь?

– Пойду.

– Не забудь принести и мне один.

– Так он же засохнет за два дня и станет невкусным?

– А мне не важно. Это – символ. Принеси, и все.

Я посмотрела на мужчину на экране с любовью.

– Принесу.

* * *

Я с детства обожала этот запах – запах жарящихся в сковороде пончиков. Только у бабушки они выходили идеально круглыми, золотистыми, посыпанными сахарной пудрой и такими вкусными. Вкусными настолько, что «прощай диета» становилось произнести легче легкого.

Таисия Захаровна нас с кухни по обыкновению выгнала – до сих пор не терпела, когда во время готовки «кто-то крутился под рукой», – и потому мы с мамой сидели на потертом диване – разглядывали до боли знакомую комнату и держались за руки. Я прижималась к ней – к маме, – как котенок.

Рамка с фотографией на стене, старый сервант, собранные в вазочку двухкопеечные и более не имеющие никакой ценности монеты, вытертый палас, скатерть с «висюльками», которые будучи ребенком я так любила «заплетать» в косички.

Интересно, кто эти пресловутые косички потом расплетал?

Наверняка он тратил на это уйму времени.

– Надо сводить ее в больницу.

– Зачем?

Мама молчала. Смотрела на темно-зеленые шторы и балконную дверь, у которой под новый год неизменно восставала елка со старенькими и облупленными игрушками.

– У нее печень болит.

– Государство? – спросила я невпопад, но меня поняли с полуслова.

«Печень – вместилище гнева. И часто тот, кто гневается на систему, ее правила, государственное управление и законы, страдает недугами печени…»

– Да, государство. Но ей ведь не объяснишь? Каждый день причитает по поводу пенсии, того, что ее «должны поднять вдесятеро», ругает чиновников, бюрократов и всю их структуру. А еще до сих пор сетует на то, что соседу, который и к войне-то никакого отношения не имел, дали ветеранский значок и квартиру, а ей до сих пор ничего. Боится, что уйдет и ничего ценного тебе не оставит.

– Но ведь мне и не надо.

– А ты попробуй ей об этом сказать.

«Мы все хотим быть «хорошими». Хотим до чувства долга, чувства вины, до тяжелых болезней. Мечтаем сделать чью-то жизнь лучше, не понимая того, что лучше каждый человек может сделать свою жизнь только сам».

– А ты давала ей эти книги?

– Когда-то давала.

– Не прочитала?

– Наверное, нет. Знаешь, Дин, я в свое время их много кому давала, не понимая того, что делать этого не надо. Верила – попадут они людям в руки, и наступит всемирное счастье. Все станут счастливы, здоровы, любимы, все моментально пойдут на поправку. Но знаешь…

– Знаю.

– …они не пошли. Почти никто из моих знакомых, кому я рекомендовала Лууле, не прочитал ее. А кто прочитал, просто взял и отложил в сторону – как книги, так и знания. Я еще в свое время удивлялась – ну как так? А вот так. Если человек не готов выздоравливать, если предпочитает болеть и всячески оправдывает свое поведение, ему ничто не поможет.

– Это точно.

– И потому я рада, что за них взялась ты. Ты сама.

– И до сих пор читаю.

– Много уже прочитала?

– Нет еще. Но я много конспектирую, разбираю, анализирую – это тяжкий труд на самом деле.

– Тяжкий, но ценный.

Мама погладила меня по руке.

– Мам, а есть что-то такое, что мы можем сделать для бабушки? Что-то такое, что ей поможет?

– Мы должны простить ей ее ошибки, дочь. Ее неумение отпустить злобу на государство и его законы, на местное управление. И простить себя, что злимся на все это тоже.

Мда, та еще задачка – попробуй-ка полюби правительство, которое жрет бутерброды с красной икрой, живет в особняках по миллиону долларов каждый и хапает исключительно для себя. Хотя, на этом месте Дрейк бы со мной не согласился и вместо того чтобы кивать, терпеливо пояснил бы: «А тебе не нужно их любить, Ди. Тебе просто нужно их понять. Понять, что все эти люди ведут борьбу за власть не из желания сделать чужую жизнь лучше, хоть и прикрываются подобными лозунгами, они просто боятся остаться никем, а потому мечтают править. Помнишь, что мы говорили об униженности? Чем ее в человеке больше, тем более высокого управленческого поста в итоге тот желает достигнуть. Чтобы повелевать другими, чтобы мстить, чтобы перекраивать этот мир на свой лад и более не чувствовать себя «никем». Плюс, жадность, Ди, – это тяжелый стресс, и от нее сложно избавиться. В итоге она губит всех этих людей. Почему? Потому что еще никто не отменял действия Великой Формулы. Да-да, она видит всех нас изнутри…»

Я прощу бабушку. И себя за то, что злилась на местные законы и управление. Не потому что так правильно или неправильно, а потому что таким образом лучше пойму всех этих людей и мотивы, которые ими движут. Ведь никто не гарантирует, что, попав во власть, я сама не стала бы эгоистичной особой, прикрывающейся фальшивыми лозунгами, верно? В фальшь легко верить, особенно когда она подходит для тебя самого, когда она создана тобой самим.

– Ладно, попробуем, – кивнула я, и в этот момент Таисия Захаровна внесла в комнату тарелку с горкой присыпанных сахарной пудрой пончиков.

– Баб, чур, один оставить – я обещала поделиться!

– Поделиться холодным пончиком? Ой, Дин, ну как же холодным-то? Пригласила бы тогда свою подругу к нам на обед.

Бабушка изначально считала, что поделиться драгоценным пончиком я согласна исключительно с лучшей подругой.

Дрейк, подруга, я для тебя его добуду!