– Гарантию даю. Только настоящие крутые солдаты из элитного подразделения.

– Круто! Поставлю в центре своей коллекции, буду носить. А это что?

– Джем.

– Джем?

– Да, его тебе передали Смешарики.

– Мне? Подарок? Фурии?

– Ну, я отдаю то, что они передали мне. Сказали, что он «увеличивает силу».

Эльконто рассмеялся, покачал головой, а после заключил меня в теплые медвежьи объятья и прошептал на ухо.

– У нас все получилось – мой день рождения удался.

– Точно. Удался.

– Благодаря тебе.

– Благодаря нам. И тому, что ты такой замечательный.

– Я обычный.

– Ты – классный.

– Правда?

– Правда.

И он, обвешанный мешками, пакетами, и с зажатыми в руке билетами на футбольный матч, сдавил меня так, что стало трудно дышать.

– Спасибо, Ди. Спасибо!

Я похлопала его по теплому плечу.

Я никогда еще не видела ни подобного торта, ни салюта. Оба – шедевры в своей области, произведения искусства, гениальные, способные вызвать восторг и запомниться навеки творения.

Первый воплотил в жизнь мастер-кулинар, шеф-повар Рена – Антонио Гарди: он создал огромный сладкий, покрытый мастикой корж размером метр на метр, расставил на нем шоколадные фигурки военных, боевую технику и украсил периметр оружейным орнаментом. Этот торт, рассматривая каждый искусно изготовленный вручную объект, мы ели, наверное, целый час – показывали друг другу маленьких снайперов, повстанцев, откусывали головы солдатам, хрустели выполненными из печенья винтовками, дурашливо дрались глазированными танчиками, кидались ореховыми гранатами, выигрывали, проигрывали и хохотали. Бункер разрезали пополам и выложили на тарелку Дэйну и Стиву.

Второй шедевр показал нам этим вечером Дэлл.

Стоило пушкам по периметру сада ожить, как в черное небо одновременно устремились десятки красивейших ракет – синхронно взмыли в воздух, набрали высоту и распустились над головами удивленных жителей квартала яркими разноцветными цветами – красными, зелеными, желтыми, фиолетовыми.

– Вот это да-а-а!

Салют отражался в глазах присутствующих, освещал траву газона, сотрясал грохотом полгорода, приводил в восторг зевак-прохожих и восхищал всех собравшихся этим вечером у бассейна.

– Это гениально! – прошептала я подрывнику с пультом управления в руках.

– Это еще что, дальше будут «шипучки», «фонтаны», «сигналки».

– Здорово!

– Ага. Не зря старался, да?

– Не зря.

Здесь все было не зря: не зря мы здесь собрались и радовались, не зря дарили друг другу хорошее настроение, не зря встретились. Не зря я когда-то сумела переместиться в чужой, а теперь родной мир, отыскать в нем наставника, учителя и по совместительству любимого мужчину, не зря когда-то давно, чтобы они могли продолжать жить и радоваться, как теперь, спасла ребят из отряда от смерти. И даже собственную смерть пережила не зря – получила от случившегося бонус в виде способности касаться того, кого так хотела коснуться, – самого Великого и Ужасного – Дрейка Дамиен-Ферно.

В жизни вообще ничего не происходит зря – ни хорошее, ни плохое. Не зря две недели назад улетела без звонка на острова Тайра, не зря я заболела насморком, а после читала все эти книги, не зря наблюдала за людьми, училась, познавала новое.

Целая жизнь. И ничто в ней не зря.

А теперь я вместе со всеми стояла, задрав голову вверх, смотрела на необыкновенно красивый салют, слушала грохот разрывающихся в небе ракет и радовалась настоящему моменту.

Потому как ни один настоящий момент в жизни не дается зря – он дается, как сейчас, для любви.

– С днем рождения, Дэйн. С днем Рождения!

Омск. Наш мир.

Почему Омск?

Почему не Москва, Петербург, Челябинск, Волгоград или далекий Сочи?

Она не могла ответить.

Потому что едва помнила предыдущие дни, потому что они почти стерлись из памяти, как данные, способные повредить систему.

Перегруженный людьми вокзал, длинная и беспокойная очередь, стоящая прямо перед ней мама с капризным мальчиком, а потом тонкая бумажная пластинка билета в руке и крик из кассового окошка: «Следующий!»… Равномерный – то ускоряющийся, то замедляющийся – стук железных колес по уходящим вдаль рельсам, унылый пейзаж за занавесками, три попутчика – двое мужчин (один темноволосый и один рыжий) и толстая тетка на нижней полке, вечно жующая бутерброд с маслом и колбасой.

Рыжий по ночам храпел.

Квартиру она сняла по объявлению – первую попавшуюся. Оплатила на две недели вперед, не стала ни выяснять, хороший ли район, ни даже торговаться – просто получила на руки ключ и назвала незнакомому таксисту такой же незнакомый, как и все остальное здесь, адрес. Вокруг не смотрела и изо всех сил старалась не думать о том, что делает, зачем?

Одна в новом городе. Одна во Вселенной.

А теперь и в чужой, скромно обставленной «однушке» на восьмом этаже – смотрит из окна вниз на облетающие деревья, выцветший блеклый двор, одиноко торчащую горбом детскую горку, двойные на металлической цепочке качели, стайку машин у мусорных бачков.

Где она? Зачем?

Уже третьи сутки Яна не могла заставить себя сдвинуться с места. Ей бы полноценно выспаться, принять душ, выйти на улицу и отыскать нормальный магазин, в котором можно купить не только прогорклый сок, полусухой хлеб и залежавшееся печенье, но что-нибудь вкусное, горячее, способное заново вдохнуть в уставшее тело жизнь, но мысли вязли. Как брошенные родителями дети, они постоянно хныкали и смотрели назад – туда, в старенькую, обвешанную постерами общажную комнату, в тот самый вечер, когда Джон еще был с ней, – сидел у заваленного учебниками стола, хотел все исправить, старался сделать это, но уже не мог.

Не хотел. Он, как любой другой мужик, просто бежал с поля боя при первых же трудностях. Не решился на объяснения, не стал ни в чем убеждать, не стал тратить силы на слова – просто ушел.

Значит, она так сильно была ему нужна.

Воспоминания кололись, царапались и заставляли ее то и дело сомневаться – а поступила ли она правильно? Если да, то почему так больно, так тяжело, так трудно теперь? Ей бы выйти на улицу, купить в телефон новую симку (старую она в сердцах выбросила в привокзальную урну: уходить – так уходить), загрузить ДубльГис, начать изучать новую местность, но ноги отказывались служить потонувшей в невидимых слезах голове. У нее есть деньги – много денег! – в той пачке из клуба оказалось ни больше, ни меньше пятьсот девяносто тысяч (она теперь богачка), но деньги не радовали.