Доктор Маркс погрузилась в размышления. А потом промолвила:

— По всей совести, это невозможно. Я отвечаю за своего пациента, а не за его близких и знакомых. Как я уже объясняла, такова этика моей профессии. Ваш муж обратился ко мне за помощью по своей доброй воле, и я обязана оказать ему эту помощь. Это, и только это — мой долг.

— Даже если оказывая ему активную помощь, вы стольким людям причиняете горе?

— Могу сказать по своему опыту, что семьи приспосабливаются к новым условиям очень быстро, — ответила доктор Рея. — Возникают иногда кое-какие материальные затруднения, однако в данном случае они незначительны. Я рекомендовала Спайсеру обсудить их с вами, но, боюсь, он этот разговор все время откладывает. Лилит в вашей натуре слишком легко воспламеняется. По-видимому, Спайсер робеет: вы его терроризируете, миссис Хоррокс, посредством того, что ему представляется сексуальной нестабильностью.

— А как же мой ребенок, которому, согласно вашему плану, предстоит остаться без отца?

— У каждого ребенка есть отец, — ответила доктор Рея. — Я весьма сожалею, что вы так несочувственно относитесь к вашему мужу. Неужели его благо вам совершенно безразлично? Вы, я вижу, не отдавали себе отчета в том, как он серьезно болен, до тех пор, пока он не обратился ко мне; не понимали, что у него было несчастливое детство.

— У всех нас было несчастливое детство, и что с того? У вас разве счастливое?

Анетта увидела, как дрогнуло лицо доктора Реи Маркс и белесые ресницы опустились над бесцветными выпученными глазами.

— Я была дочерью матери-одиночки, — сказала доктор Рея Маркс.

— И теперь хотите, чтобы всех новорожденных младенцев ждала та же судьба? Чтобы они все, как вы, остались без отца?

— Постарайтесь не возбуждаться так сильно, — посоветовала доктор Рея. — Это может повредить младенцу. Мне ясно ваше амбивалентное отношение к ожидаемому ребенку, но, пожалуйста, контролируйте свои эмоции.

— Ваши пациенты часто отправляются в такие великие путешествия, покидая жен? — спросила Анетта.

— Достаточно часто, миссис Хоррокс, достаточно, — ответила доктор Рея.

— И это вас не удивляет?

— Нисколько. Мужчины, стоящие на пороге спиритуального просветления, естественно тянутся ко мне. Мы, юнгианцы, называем такое явление синхронизмом.

— А не то, что вы внушаете им мысль уйти от жены? У вас нет тут собственного интереса, тайного или даже явного?

— Что за дикое предположение! — произнесла доктор Рея, встала, и подойдя к окну, принялась разглядывать верхушки деревьев. Из-под ее длинного подола выглядывали стройные ноги с тонкими, изящными лодыжками.

— Вы, наверно, хотите, чтобы все беременные женщины оказывались в конце концов одинокими и повторяли судьбу вашей матери. Ваша цель — не столько помогать мужчинам, сколько вредить женщинам, и для этого вы отыскали идеальный способ. Вы упиваетесь властью над людьми, как это часто свойственно учителям и врачам, и вот теперь еще психотерапевтам. По моему мнению, вы просто хотите всех женщин обречь на одиночество.

— Мы не пользуемся термином «одиночество», — сказала доктор Рея. — У нас говорят «единственность».

— Ясное дело. Но сами-то вы в порядке, верно? Устроились надежно. Уж вашему-то муженьку не грозит отправиться в великое духовное странствие. Он занят тем, что щупает груди, мерзкий старый извращенец, и тыкает своим органом в спины пациенткам. По сговору с вами. Вы ему даже добываете женщин. Он, наверно, предпочитает беременных.

Доктор Маркс схватила трубку внутреннего телефона и быстро набрала номер.

— Герман, ты не мог бы сюда подняться на минутку? У меня тут миссис Хоррокс на приеме, и она ведет себя агрессивно.

— Гильда, слава Богу, что ты меня дождалась, — сказала Анетта. — Увези меня скорее отсюда. Извини, я не могу натянуть ремень безопасности. Можно как-то отключить эту пищалку? Постой-ка, я попробую выдвинуть сиденье вперед. Нет, безнадежно. Я уже не помещаюсь. У тебя живот такой маленький, аккуратный; а я стала вся какая-то глыба, и с боков, и спереди, и сзади. Нет, нет, я в порядке. В самом деле. Даже не особенно расстроена, это, должно быть, придет позже. Я пробыла у нее массу времени, да? Мне казалось, что страшно долго. Все получилось как-то невпопад, она плела Бог весть что, разговор был бесформенный, как я с моим необъятным животом. Она собралась произвести на свет большой ломоть зла. Это не значит, что доктор Рея обязательно злодейка; она, может быть, просто дура, любящая власть над людьми и отыскавшая способ, как ей лучше воспользоваться. Хотя, наверно, это и есть злодейство. Но нет, не думаю. Зло приходит извне, оно не присуще тому или иному человеку, оно само по себе, и доктор Рея его родит. Ты знала, что Рея — это жена Сатурна? Вряд ли она от роду так звалась. Наверно, была какая-нибудь Дорис Легг. Ты не могла бы отключить этот писк? Оборви проводок, или что там. Просунь спичку. Чертовы «вольво», они всегда делают какую-нибудь пакость ради вашего блага: то постоянно горящие фары, то писк, когда ремень не надет. Спасибо, совсем другое дело. Нет, кофе не хочу. Поехали прямо домой. Гильда, ведь был красный свет! Ничего себе ты водишь машину. Хорошо еще, что мы все четверо: Гильда и малютка Генри, Анетта и крошка Гиллиан, едем в «вольво». Эти браслеты начинают врезаться мне в запястья, у меня руки сильно отекли. Как ты думаешь, если обратиться на пожарную станцию, они распилят браслеты? Может, заедем? Рея Маркс втерлась в наш брак в качестве третьей стороны. Она — нечто среднее между любовницей и соглядатаем, наверно, у Спайсера страсть к любви втроем. Спайсер и я и наша крошка — тоже трое. Я все время была не уверена, что хочу этого ребенка. Спайсер плюс Эйлин плюс Джейсон — трое, а ничего хорошего не вышло. Всегда поначалу отрицательно относишься к первой жене, правда? Считаешь, что она его не понимала; что она холодная, бессердечная, дура, изменница, — как же иначе? А в конце концов начинаешь видеть в ней просто женщину, которая старалась, но у нее не вышло.

— Я пихнула Рею Маркс в грудь. Она сказала, что Спайсер уходит от меня и отправляется в спиритуальное странствие, что осталось только уладить кое-какие материальные мелочи. Кто знает, что ей Спайсер говорил? Я думаю, они рассуждают про родство душ, про параллельный творческий импульс. Она как раз такая женщина, которые мечтают написать роман. Последнее слово все время оставалось за ней, знаешь, как эти психотерапевты умеют. Разозлишься на них, а они говорят, что очень даже понимают ваше возмущение; как ни поведешь себя, они в ответ: прекратите этот спектакль. Под конец я ей такого наговорила! Даже сказала, что она сводничает для своего муженька. Явился Герман, и тогда я стала ее пихать, надавала ей хорошенько; а она мне: «Прекратите этот спектакль, вы уже не ребенок», ну, а он зашел сзади, кричит: «Папа здесь, не смейте бить маму!» Обхватил меня ручищами и оттащил, вонзил пальцы мне в грудь и так держит на отдалении, а она улыбается с состраданием, прощает меня. У вас, говорит, жизнь станет гораздо наполненнее и счастливее без Спайсера; я, мол, теперь пользуюсь известностью, выступаю по телевидению; имею успех как романистка; так что должна стоять на собственных ногах. Я теперь не та женщина, на которой женился Спайсер: жизненные пути людей иногда расходятся, ну и дальше опять всякий бред про Лилит и Сатурна. Я снова принялась на нее орать и плеваться, и они меня выставили, а ты, слава Богу, сидишь в машине и меня ждешь.