– У вас хватает сигарет?

– Да… Было важно не сообщать мое имя.

– Думаю, мы все поняли, как только вы нам сказали. Нам понятно ваше нежелание. Должен признать, вы продемонстрировали немалое хладнокровие, стоя перед судьей и отказываясь назвать свое имя. Я бы так не смог.

– Вам известна моя история?

– Только то, что вы мне рассказали. Мы готовы вас выслушать.

– Имя – это хорошее начало. Я знал такой вид славы… если бы я был арестован в Омахе, в Небраске… Я знал, что вы рано или поздно обнаружите мою фотографию. Я приложил столько усилий, чтобы освободиться в первый раз. И после всего этого так быстро сдаться слишком досадно.

Чэпмен сказал, что ему было бы интересно услышать о побегах Теда. Да и Теду тоже очень хотелось о них поведать. «Так хитро, так ловко все продумано, и он не может никому об этом рассказать!» Печальная ирония ситуации заключалась в том, что после столь долгого ожидания рассказывать пришлось полицейским – «тупым копам».

На пленке слышны частые взрывы смеха, когда он начинает со своего побега из здания суда округа Питкин и продолжает до момента прибытия в Таллахасси. Голос Теда становится тише, и слышны его глубокие вздохи, когда он ругает себя за неспособность найти работу. Он рассказывает, как ему нравилось играть в ракетбол и как он предлагал написать разрешение на обыск похищенной машины. И тут его голос срывается.

– В некоторых местах вы начинаете плакать, как, например, там,где говорите про ракетбол, – прокомментировал Чэпмен.

– Так хорошо было находиться среди людей, быть их частью. Уменя есть привычка: я люблю приобретать вещи, всякие мелкие вещи. У меня была очень милая квартира на юридическом факультете, и у меня все отобрали. Я говорил себе, что смогу жить без машин, велосипедов и всего остального. Достаточно быть просто свободным. Но мне нужны были всякие вещи.

Тед подробно рассказал о лавине совершенных им краж и вновь начал проклинать себя за глупость.

– Мне так и не удалось получить работу. Это очень глупо. Мне нравится работать, но я очень не люблю искать работу. Но без работы очень тяжело.

Чэпмен спросил Теда, был ли он в «Шерродс» в Таллахасси.

– Я впервые попал туда полторы недели назад. Там невыносимый шум. Это дискотека.

– Вы когда-нибудь наведывались на вечеринки в братства или сестричества ради бесплатного пива и еды?

– Нет, у меня был очень неприятный опыт подобного рода много лет назад. Я зашел туда с другом, и там началась пьяная драка. Мне удалось сбежать оттуда.

– Вы помните Неделю набора новичков? С пивными пирушками на лужайках в январе.

– Да, я слышал шум из некоторых братств неподалеку от того места, где я жил.

– А что вы делали по вечерам? Гуляли?

– Ходил в библиотеку. И вообще я взял себе за привычку рано ложиться спать. А как только у меня появился телевизор, я оставался у себя в комнате, поскольку теперь у меня было занятие.

Когда Теда попросили описать его субботние вечера, он уклонился от ответа. Он ничего не помнил о краже номерного знака машины 12 или 13 января, но он помнил о похищении номерного знака с бело-оранжевого фургона через шесть дней после приезда в Таллахасси.

На вопрос, стирал ли он свои отпечатки с угнанных машин, он с удивлением ответил:

– Но я же ношу перчатки, кожаные перчатки. – Глаза его наполнились слезами, из-за чего его речь стала хуже слышна.

– На что-нибудь еще из происшедшего в Таллахасси вы можете пролить нам свет?

Он говорил явно с трудом, описывая похищение брошенного велосипеда «Рэлей». Казалось, что речь идет о живом спутнике. – Я спросил вас о белом фургоне, который угнали из кампуса… – Я не могу говорить об этом.

– Почему?

– Просто потому, что не могу. – Тед заплакал.– Потому что вы его не угоняли или…

Голос Теда заглушался всхлипываниями.

– Я просто не могу… это – ситуация…

Чэпман быстро переключился на другую тему – арест Теда в Юте. Тед сказал, что ему предъявлялось обвинение в похищении и угрожал срок от года до пятнадцати лет.

– В похищении мужчины или женщины?

– О… это так сложно. Я думал, что у вас уже есть вся информация.Я находился в тюрьме с марта по конец ноября 1975 года в Юте, когда из Колорадо поступило обвинение в убийстве.

Детектив сделал снимок, и кто-то спросил:

– Какой ваш лучший профиль? Черт, вы попали в верхнюю десятку на прошлой неделе… – Они будут гордиться моим арестом.

– Вам не нравится ФБР?

– Переоцененные придурки.

Чэпмен спросил Теда о том, что произошло в Колорадо.

– Я на самом деле не понимаю, как это произошло. О да… Я купил бензин в Гленвуд-Спрингс, и в тот же день Кэрин Кэмпбелл исчезла из Аспена на расстоянии примерно пятидесяти миль оттуда. После ситуации в Вашингтоне дела стали вообще никуда не годными. У меня были большие связи в Вашингтоне… в офисе губернатора и тому подобное. Оказывалось давление.

– И что это было за убийство?

– Ну, я знаю только потому, что мне об этом рассказали. Это были молодые женщины. На капитана в отделе тяжких преступлений в округе Кинг оказывалось серьезное давление, но меня не допрашивали. У них не было никаких улик.

– А что это были за убийства?

– Никто не знает, потому что части тела были разбросаны.

– А как насчет Колорадо?

– Я видел фотографии со вскрытия. Раны от удара тупым предметом и удушение… – Каким способом?

– Не знаю.

Чэпмен вновь переключился на другую тему и спросил Теда, бывал ли он когда-либо в домах сестричеств с целью похищения кошельков.

– Нет… слишком большой риск. Слишком хорошая охрана. Полагаю, что у них там хорошие замки, запорные устройства, сигнализация…

В этот момент Тед попросил, чтобы магнитофон выключили. Он попросил также, чтобы не делали никаких записей.

Как сообщил в своих показаниях детектив Чэпмен, в комнате было включено подслушивающее устройство, которое, однако, ничего не записало.

В штате Вашингтон подобная сделанная тайком запись бросила бы тень на весь допрос в целом, однако во Флориде такая разновидность следствия вполне допускалась.

Допрос продолжался всю ночь, и Бодифорд, Пэтчен и Чэпмен настаивают, что Тед делал заявления, которые были гораздо более откровенны, чем те, что записаны на пленках. Со временем судья Кауарт вынесет постановление, что ни одно из заявлений, сделанных Тедом Банди в ночь с 16 на 17 февраля 1978 года, не должно приниматься к рассмотрению в ходе процесса в Майами, однако от содержания разговора, который предположительно продолжался после того, как магнитофон был выключен, холодеет кровь.