— Что же, разберемся и с этим, — сказал патриарх, тяжело вздыхая.

К слову сказать, Трифона вскоре лишили сана, но, видит Бог, я здесь ни при чем, я ни о чем таком не мыслил — мне Димитрия спасать надо было!

— Бог с ним, с Трифоном, — вот как я сказал тогда, — меня другое волнует. Заметил я, что сей злокозненный Гришка набивается в друзья послушнику Юрию, коего вы, владыка, отмечаете за великие его достоинства. Опасаюсь я, как бы не сбил он с пути истинного отрока юного, молю нижайше, на время разбирательства возьмите Юрия на двор свой и никуда его от себя не отпускайте во всякое время суток.

— Все бы твои просьбы, князь Юрий, были такими приятными и необременительными, — рассмеялся добродушно Иов и добавил: — А за отрока ты не беспокойся, его с пути истинного никто сбить не сможет. Разве что сам собьется, — произнес он вдруг, затуманившись, но тут же спохватился: — Замечал я, что подопечный твой ничьему влиянию не поддается, он сам всех людей подчиняет своей воле. Есть в нем сила от Бога, и, если направит он ее на дела святые, больших высот достичь может. Уговори его постриг принять, и узрим мы патриарха будущего! Впрочем, что я говорю — уговори! Сие никому не по силам, разве что Господь наставит. А в остальном не могу на Юрия не нарадоваться. Жаден до мудрости книжной, а в последнее время заинтересовался житием благочестивейшего государя нашего Федора Иоанновича, собирается написать сказание о нем, для чего изучает тщательно летописи и архивы церковные. Бог ему в помощь!

«О-о-о! — застонал я про себя. — История! Царь Федор! Ох не к добру! Неужели слова окаянного Гришки дали столь быстрые всходы?! Что будет?! Что будет?! Да поможет нам Бог!»

Одно немного утешало — Иов ничего не знал. Иначе бы он Димитрия на пушечный выстрел не подпускал к летописям недавнего времени.

* * *

После этих событий я из Чудова монастыря вышел, мне там больше нечего было делать. Да и с Димитрием, удвоив осторожность, я более не встречался, лишь наблюдал за ним издалека, когда он появлялся в свите патриарха. С Иовом и Пафнутием я тоже старался не разговаривать, чтобы словом неосторожным не выдать свой личный интерес. Потому, наверное, и упустил многое.

Позже выяснилось, что патриарх провел розыск быстро и ретиво и представил дело царю Борису. Тот приговорил, что болтливого чернеца, к тому же бывшего романовского дворового, надлежит сослать под крепкое начало, и поручил это дело дьяку Смирному Васильеву, а тот без всяких объяснений перепоручил его дьяку Семейке Ефимьеву. Тот же, будучи свояком Гришки, положил не спешить, зная, что даже и высшие повеления имеют у нас свойство забываться. Но Гришку, как видно, предупредил о нависшей угрозе, потому что в один злосчастный день дьякон пропал. И вскоре по Москве поползли слухи: ходит-де по монастырям отрок в потрепанной рясе, с лицом светлым, ищет инокиню Марфу, а когда спрашивают его, какое у него до нее дело, то отвечает: «Мать она мне!» Я тогда о бегстве Григория не знал, да если бы и знал, поморщился от этих слухов точно так же, потому как отрок с лицом светлым и сын своей матери — вот он, у меня перед глазами.

Стоило мне так подумать, как Димитрий исчез.

— Вчера еще читал мне из Священного Писания на сон грядущий, а на заутрени хватились — его и след простыл! — разводил недоуменно руками патриарх Иов. — Никто ничего не видел, в келье обычный порядок, ничего из немногих вещей его личных не пропало. Как на небо вознесся!

— А не говорил ли чего-нибудь такого в последние дни? — спросил я, столь же растерянный.

— Кому? Юрий ведь ни с кем приятельства не водил, — ответил Иов, — задумчив был более обычного, так я решил, что он канон новый сочиняет. А чтобы говорить с кем — такого не было.

Я не знал, что думать, что делать, куда бежать. Ведь Димитрий за всю жизнь свою знал только монастыри, куда я его определял, но туда он точно не подастся. А все остальные места в нашей необъятной державе были для него равно незнакомы и посему равно притягательны. Как тут сыскать? Одно я знал твердо — в Москве его нет. И еще одно — жив Димитрий, непременно жив, Господь и крест родительский хранят его. Придет время — объявится.

Уверовав в это, я немного успокоился и даже умолил патриарха не поднимать шума вокруг исчезновения Димитрия. В конце концов, что такое безвестный послушник? И Иов, скорбя в душе о своем любимце, согласился.

Димитрия я не видел и вестей от него и анем не получал целых три года.

[1602–1605 гг.]

— Как так? — удивитесь вы. — А Расстрига?

— А при чем здесь Димитрий? — отвечу я вам в тон.

— Так ведь всем ведомо… — разведете вы руками.

Это сейчас ведомо! Да и то не всем и далеко не все, можно даже прямо сказать, что совсем не то. А тогда…

Я ведь не историю пишу, я вам жизнь свою рассказываю, всю, без утайки и подряд. А я тогда где был? Правильно, в Москве. И питался только слухами, которые до Москвы доходили. Так что я вам истинную правду сказал: Димитрия я не видел и вестей от него и о нем не получал целых три года.

Первое известие о появлении в Польше молодого человека, называющего себя царевичем Димитрием, не сорока на хвосте принесла, а гонец Посольского приказа. Наш соглядатай при дворе князя Василия Острожского доносил, что пребывал у них три недели инок русский, судя по выговору, москаль, и открылся он князю в том, что он есть чудом спасшийся царевич Димитрий, но князь не поверил и приказал вытолкать его взашей.

К слухам о царевиче Димитрии, гулявшим внутри страны, все как-то уже привыкли, как к сказке народной, если кого и наказывали за подобные досужие разговоры, то только бояр и людей служивых. Случалось, что какой-нибудь юродивый вдруг выкрикивал, что он и есть царевич Димитрий, так их даже не наказывали — юродивых-то! — и это было самым разумным — на следующий день новоявленный царевич забывал о своем пришествии, а еще через день тихо умирали едва народившиеся слухи. Но известие о появлении самозванца, как его сразу окрестили за пределами нашей державы, сразу всколыхнуло Посольский и Разбойный приказы, потом весь двор и вот дошло до царя Бориса. Тот повелел провести тщательный розыск, несмотря на то, что из Острога самозванец сгинул без следа.

Инок, Москва — отталкиваясь от этих слов, быстро вспомнили о сравнительно недавнем деле, о воровских речах дьякона Гришки Отрепьева и о его неожиданном исчезновении, лучше сказать, побеге. Порасспрашивали иноков чудовских и выяснили, что часто в речах Отрепьева звучало имя Димитрия, осталась в памяти даже та фраза, ну вы помните, что он-де воскреснет, как царевич. Сложили два и два, получили, как водится, пять. Но я ведь тоже в науке арифметике не силен, потому и я сразу поверил, что острожский самозванец и есть Гришка Отрепьев.

Последующее дознание только укрепило меня, как и всех остальных, в этом убеждении. Оказалось, что месяца через полтора после бегства Отрепьева из Чудовского монастыря исчезли еще два чернеца, те самые Мисаил и Варлаам, с которыми Отрепьев приятельствовал. Мисаил, сын боярский Повадьин из Серпейска, по всем отзывам был юн и прост как валенок. Другое дело Варлаам, сын боярский Яцкий из-под Коломны. Тот был много старше Отрепьева, происходил из семьи, причастной к разбою и душегубству, кроме того, был вхож в дом князя Ивана Ивановича Шуйского. Вот он — Чудовский монастырь! Недаром относился я к нему с подозрением! Тут что ни инок, то непременно вхож в дом к какому-нибудь большому и своевольному боярину Это-то и сбило меня с толку. На какое-то время я поверил, что это Варлаам подбил Гришку на побег и на объявление себя царевичем Димитрием, и все это сделано было по наводке Шуйских, чтобы досадить царю Борису Да что я — все поверили! Даже царь Борис, который укорил бояр на Думе за интригу злую. Шуйские же, оправдываясь, указали на то, что Отрепьев служил у Романовых, чем еще больше запутали дело.