зацепился маскировочной палаткой за острый толстый сук и никак не мог освободиться. — Чего копаешься?

Юрка повернулся, чтобы оборвать зацепившуюся палатку, но не успел этого сделать. Глаза его уставились в немыслимую точку в глубине леса, рот округлился, и редкие, жестоко выгоревшие ресницы недоуменно заморгали. Он забыл про палатку и автоматом бестолково, будто отгоняя комаров, махнул в сторону, где за деревьями, растягиваясь полукругом, скользили неясные тени.

«Немцы!» — не догадался, а ощутил Юрка неожиданную опасность.

У него было еще несколько секунд, чтобы спастись. Рвануть зацепившуюся палатку и кинуться в чащобу кустарника, к которому еще не успела подойти погоня.

Вместо этого Юрка путающимися, сбивающимися пальцами отцепил от пояса противотанковую гранату.

— Немцы! — отчаянно крикнул он. — Бегите, ребята! Бе-гите!

И кинул в ту сторону, где скользили тени, тяжелую ребристую гранату.

На это он истратил последнее мгновение, израсходовал без остатка тот крошечный шанс спастись, довоевать войну, который у него еще оставался.

Пока противотанковая граната, лениво кувыркаясь, летела к немцам, Орехов и Петухов успели упасть на землю.

Юрка упасть не смог. Плащ-палатка, зацепившаяся за сук ясеня, держала его, как в капкане. Автоматная очередь перехлестнула Юрку жгучими ударами. Он не успел вскрикнуть, не успел последний раз поглядеть на небо, не успел в мыслях попрощаться с отцом, с матерью, со Светланкой, с жизнью. Залитый кровью, провис он на суке, выронив из опущенных рук автомат. Немцы не понимали, что он мертв, и продолжали сечь его грохочущими очередями.

— Юрка! — отчаянно закричал Николай.

— Конец Юрке, — жестко сказал Петухов. — Убили его… Уходить надо.

Он прицелился, очередью срезал ближнего немца и потянул Орехова за рукав.

— Уходить!

Над головой врассыпную, веером, вперехлест метались автоматные очереди, вспыхивая синими огоньками, тюкали в деревья разрывные пули. И все-таки Петухов привстал и кинулся туда, где грохнула противотанковая граната, кинутая Юркой. Казалось, он не бежал, а, распластавшись, летел, почти касаясь земли. Выпустив наугад полдиска, Орехов кинулся за Василием.

Потом все смешалось. Выстрелы, взрывы гранат, чей-то тонкий крик, хриплая ругань, ожог в плече и незнакомые желтые глаза, в которые Николай на ходу ткнул прикладом.

Разведчики бежали, не разбирая направления, не отстреливаясь. Они просто удирали от погони. Как удирает олень от своры собак, как спасается от охотников обложенная со всех сторон лисица. Они прыгали через кусты, увязали в торфяных лужах, петляли в деревьях, скатывались с откосов, перемахивали через ручьи. Бежали до хрипа, до колотья в груди, до красного тумана в глазах.

Ушли. Замели, словно зайцы, следы в болотистой лощине. Закружили погоню в поросли ивняка, перебрались через какой-то дощатый забор, уползли по канаве и оказались в незнакомом лесу. Его прошли скорым шагом, удостоверились, что погоня потеряла след. Можно было немного передохнуть, перевести дух, сообразить, что делать дальше.

И вот сидели они в балочке под корнями и рассматривали карту. На ней зеленым клином растекался лес. Он начинался возле линии фронта и косо уходил к верхнему обрезу карты.

— Где же мы теперь? — спросил Петухов.

— Дьявол его знает, — ответил Орехов. — Если бы мы с тобой по азимуту удирали. Теперь хоть голову сломай, не догадаешься… Таких загогулин наделали, пока улепетывали, что и не сообразишь… Юрка-то как пропал! Мы должны были первыми немцев увидеть… Слышишь, Вася. Мы!.. Он ведь парнишка еще, пацаненок. Это я виноват. Нельзя его было задним ставить, в середине ему надо было идти…

— Зря ты себя виноватишь, Коля, — скупо сказал Петухов. — Война ведь, не в пятнашки играем. Разве всякую смерть отведешь? Она, ведьма, щелку найдет… Где мы сейчас?

Орехов ткнул грязным пальцем в острие зеленого пятна на карте.

— Похоже, здесь… Тогда ночью будем дома. — Палец его прополз к краю карты и нерешительно остановился. — Вот если сюда нас с тобой занесло, тогда и суток будет мало.

Он замолчал, затем добавил:

— Завтра к утру надо карту принести… Кровь из носу, а принести.

— Понимаю, — невесело откликнулся Петухов. — Надо принести, так принесем. Не будут же они из-за нас штурм откладывать.

— Ишь куда загнул, — взъерошился Николай. — Тоже мне штаб командования, наступление из-за нас отменяй.

Орехов наклонился. Лицо его оказалось возле глаз Петухова, и спекшиеся губы выдохнули полушепотом:

— Может, это последнее наступление, Вася. Не принесем карту, сколько ребят зря погробится. Понимаешь ты это?

— Почему же мне не понимать? — обиделся Петухов. — Ты что, считаешь, мне воевать охота? Да мне теперь эта война вот так! — Петухов резанул по шее ребром ладони. — Да будь она проклята, эта земля. Каждый вершок мы здесь кровушкой полили. За три месяца вдвое больше, чем за год, народу на ней поклали. Валом ведь валим напоследок… И Юрка вот не довоевал… Турнуть бы сквозь землю всякую войну без отвороту, а вслед за ней тех, кто чужими руками воюет, чужую кровушку льет, детей сиротит.

— Ладно, Василий, — Орехов положил руку на плечо Петухова. — Талы-балы разводить некогда. Двинем на восток, а там видно будет.

Двое встали и снова пошли по тихому лесу, напоенному соками пробуждающейся земли.

Весна шла широко и просторно. И не было ей никакого дела, что ожесточившиеся до предела люди подстерегают друг друга, бьют огнем, прячут в земле смертоносные мины, укрывая их только что народившейся зеленью, свиваются в смертельных схватках.

Петухов неожиданно остановился.

— Ты чего? — спросил Орехов, озираясь по сторонам. — Чего стал?

— Весна ведь на землю пришла… В эту пору мы в деревне ребятишками бегали березовый сок собирать… Весна, а мы с тобой, как волки одичалые, крадемся.

— Помолчи, Вася, — попросил Николай. Он шатался от усталости. Ноги налились чугуном. Сердце стучало то яростно, то вдруг затихало, будто съеживалось, проткнутое мгновенной острой болью. Ныло плечо, обожженное скользнувшей пулей. Если бы можно было выпустить из рук автомат, упасть на спину под первой же сосной, рвануть завязки палатки, пуговицы на заколодевшем от пота воротнике! Если бы можно было просто так лежать на спине и смотреть в небо, на котором лебедями провисли белые облака.

— Пойдем, — Орехов отогнал минутную слабость. — Рано нам с тобой весну встречать.

Ночью миновали лес, аккуратно шагая по фосфоресцирующему огоньку компаса. Когда высветлилось на востоке небо, разведчики оказались в лощинке, заросшей рябинником. Лощинка вывела их к приметной сосне, скособоченной взрывом. Неподалеку от сосны на взгорке темнела немецкая траншея.

— Вроде выходим, — облегченно сказал Николай. — Теперь нам пустячок остался: перемахнуть через траншею, чтобы карта уцелела… Она нас с тобой, Вася, в сто раз дороже.

— Пройдем, — Петухов стоял возле куста, придерживая гибкую ветку. Не хотелось выходить из-под укрытия леса. Не хотелось ползти по полю к