Убивая, я научился окутывать своих жертв чарами, и хотявыбирал для себя самых красивых, самых одаренных, самых дерзких иблистательных, я тем не менее мысленно передавал им фантастические видения,чтобы притупить их страх и страдания. Я был как помешанный. Отрекшись от местсвета, от утешительного посещения самой маленькой церкви, неуклонно следуяТемным Обычаям, я запыленным духом бродил по мрачнейшим переулкам Парижа.Затыкая уши благочестием и фанатизмом, я превращал в глухой звон самуюзамечательную поэзию и музыку. Слепец, я не видел величия соборов и дворцов.

Всю мою любовь поглотило общество, а все мое время –болтовня о том, как нам лучше всего исполнять обязанности Детей Сатаны илистоит ли предложить дерзкой и прекрасной отравительнице пополнить наши ряды.

Но иногда я переходил от приемлемого безумия к состоянию,опасность которого знал только я. В земляной келье в потайных катакомбах подогромным парижским кладбищем Невинных, где мы устроили свое логово, мне ночь заночью приходила в голову одна-единственная странная, бессмысленная мысль: чтостало с маленьким прекрасным сокровищем, подаренным мне моей смертной матерью?Что стало с тем старинным памятным сувениром с Подола, который она взяла изкрасного угла нашего дома и вложила мне в руки, – с крашеным яйцоммалинового цвета, с искусно нарисованной звездой? Где оно сейчас? Ведь яоставил его, плотно завернутое в мех, в золотом гробу, который служил мнеубежищем. Неужели все это было на самом деле – та жизнь, которую я смутновспоминал? Неужели мне не приснилась жизнь в городе с блестящими белокаменнымидворцами и сверкающими каналами, с необъятным и прекрасным морем, полнымбыстрых изящных судов, легко скользивших по серой воде, в то время как гребцыусердно взмахивали в унисон длинными веслами? Нет, так не бывает! Подуматьтолько! Золотая комната, золотой гроб, а в нем – ни на что не похожеесокровище, хрупкая, прелестная вещица: крашеное яйцо – законченное творение,под расписанной узорами скорлупой которого скрывался таинственный концентратживых жидкостей... Что за странные фантазии! Но что с ним случилось? Кто егонашел?

Кто-то нашел...

А если нет, значит, оно до сих пор там, спрятано глубоко подпалаццо в водонепроницаемом подземелье, вырытом в глубине сочащегося влагойземляного пласта под водами лагуны. Нет, никогда. Только не там! Не думай обэтом. Не думай, что оно попало в руки нечестивца. А ведь ты знаешь, ты, лживаяпредательская душонка, что так и не нашел в себе мужества вернуться в тот городс невысокими домами и залитыми ледяной водой улицами, где твой отец, несомненносущество мифическое, испил из твоих рук вино и простил тебя за то, что ты ушели превратился в черную птицу с сильными крыльями, птицу ночи, воспарившую дажевыше владимирских куполов, – словно кто-то разбил яйцо, то тщательно,изумительно разрисованное яйцо, которым так дорожила твоя мать, передавая еготебе, злобно разбил его, раздавил большим пальцем, и из прогнившей зловоннойжидкости родился ты, ночная птица, перелетевшая через коптящие трубы Подола,через владимирские купола, поднимаясь все выше, удаляясь от диких степей, отвсего мира, пока не залетела в темный лес, в густой, черный, безграничный лес,из которого никогда не выбраться, в холодное, унылое дикое царство голодноговолка, чавкающей крысы, ползучего червя и кричащей жертвы.

Ко мне приходила Алессандра.

– Проснись, Арман. Проснись. Тебе снятся грустные сны, сны,предшествующие безумию, ты не оставишь меня, дитя мое, не оставишь, я боюсьсмерти еще больше, чем этого, но я не останусь одна, ты не уйдешь в огонь, тыне уйдешь, не оставишь меня здесь.

Нет. Не уйду. На такой шаг у меня не хватило бы мужества. Яни на что не надеялся, пусть даже на протяжении десятилетий от римскогообщества не поступало никаких вестей.

Но моим долгим векам служения сатане пришел конец.

О его приближении возвестило появление юноши, облаченного вкрасный бархат, так любимый моим прежним господином, королем из сна, –Мариусом. Этот молодой наглец с важным видом прохаживался по освещенным улицамПарижа, словно его создал сам Бог.

Но его, как и меня, создал вампир. Это было истинное дитявосемнадцатого столетия, по подсчетом тех времен, – нахальный, неуклюжий,веселый и дразнящий кровопийца, рядящийся в красивые одежды и выдающий себя засмертного молодого человека. Он пришел, чтобы окончательно растоптать тотсвященный огонь, что все еще тлел в разъеденной шрамами ткани моей души, иразвеять по ветру пепел.

Это был Вампир Лестат. Он не виноват. Если бы кто-то из нассмог сразить его, разрубить на части его же разукрашенным мечом и поджечь, нам,возможно, досталось бы еще несколько десятилетий жалких заблуждений.

Но это никому не удалось. Для нас он, проклятый, оказалсяслишком силен. Созданный могущественным древним ренегатом, легендарным вампиромпо имени Магнус, этот Лестат, двадцати смертных лет от роду, странствующийдеревенский аристократ без гроша за душой, приехавший в Париж из диких земель Оверни,отказавшийся от принятых обычаев, респектабельности и надежд на статуспридворного, которых у него в любом случае не было, поскольку он даже не умелчитать и писать и к тому же обладал слишком гордым и непокорным нравом, чтобыприслуживать какому-то королю или королеве, ставший необузданной золотоволосойзнаменитостью низкопробных бульварных спектаклей, любимый как мужчинами, так иженщинами, веселый, безалаберный, до слепоты амбициозный, самовлюбленный гений,этот Лестат, этот голубоглазый и бесконечно самоуверенный Лестат осталсясиротой в ночь своего создания по воле древнего монстра, превратившего его ввампира, вверившего ему состояние, спрятанное в тайнике рассыпающейся на кускисредневековой башни и ушедшего во всепоглощающее пламя, чтобы обрести вечноеутешение и покой.