Этот Лестат, даже и не подозревавший о существовании древнихобществ и древних обычаев, о вымазанных сажей разбойниках, обитавших подкладбищами и считавших, что имеют право заклеймить его как еретика, бродягу инезаконного обладателя Темной Крови, прохаживался по самым модным уголкамПарижа, одинокий, терзаемый своими сверхъестественными дарованиями, ноодновременно упивавшийся своей новой силой, танцевал в Тюильри с шикарноодетыми женщинами, наслаждался красотой балета и великолепными представлениямив королевских театрах и не только слонялся по местам света, как мы их называли,но и скорбно блуждал по самому собору Парижской Богоматери, прямо перед главнымалтарем... А Бог так и не поразил его молнией. Лестат нас уничтожил. Онуничтожил меня. После того как я, исполненный сознания долга, захватил его иприволок на наш подземный суд, Алессандра, которая, как и большинствостарейших, к тому моменту уже лишилась рассудка, вступила с ним в веселуюперепалку, а потом ушла в огонь, оставив меня наедине с очевидным абсурдом:нашим древним обычаям пришел конец, наши суеверия смехотворны, наши пыльныечерные одеяния нелепы, наши самобичевания и самоотречения бессмысленны, нашавера в то, что мы служим Богу и дьяволу, не более чем наивный и глупыйсамообман. А наша община в городе веселых атеистов, каким был Париж в ВекРазума, выглядит столь же нелепо, как выглядела бы несколько веков назад вглазах моего возлюбленного венецианца Мариуса.

Лестат был разрушителем, насмешливым пиратом, не признававшимникаких кумиров и авторитетов. И вскоре он покинул Европу, чтобы найти себебезопасную и удобную территорию в Новом Свете, в колонии Нового Орлеана.

Он не мог предложить мне в утешение никакой философии, и я,лишенный веры монах с детским лицом, вышел из самой черной темницы, чтобыоблачиться в модную одежду современной эпохи и пройтись по широким улицамПарижа, как за три столетия до того по набережным Венеции.

А мои последователи, те немногие, кого я не смог одолеть и сгоречью предать огню, беспомощно, ощупью двигались по пути к новообретеннойсвободе – свободе вытаскивать золото из карманов своих жертв, рядясь в их шелкаи напудренные парики, свободе в восторженном изумлении наслаждаться чудесамияркой сцены, блистательной гармонией сотни скрипок, проделками актеров ирифмоплетов.

Какая участь ожидала нас, вслепую пробиравшихся раннимивечерами сквозь толпу на бульваре, несмело входящих в изысканные особняки ипышные бальные залы?

Мы убивали в обитых атласом будуарах и на парчовых подушкахпозолоченных карет. Мы купили себе красивые гробы с причудливой резьбой, а наночь запирались в отделанных золотом и красным деревом подвалах.

Что стало бы с нами, разобщенными, когда мои дети боялисьменя, а я точно не знал, в какой момент щегольство и сумасбродство французскогоосвещенного города заставят их совершить опрометчивую или пагубную выходку счудовищными последствиями?

Именно Лестат дал мне ключ, Лестат дал мне место, где я смогнайти приют для своего обезумевшего и бешено бьющегося сердца, где я смогсобрать вместе своих последователей и создать хоть какую-то видимость разумногосуществования в новых условиях.

Перед тем как выбросить меня на мель среди останков моихВеликих Законов, он передал мне тот самый бульварный театр, где сам когда-тобыл молодым пастушком комедии дель арте. Все смертные актеры уехали. Осталасьтолько элегантная, нарядная скорлупа: сцена с веселыми декорациями ипозолоченной аркой, бархатный занавес и пустые скамьи, дожидающиеся шумнойпублики. Там мы и обрели свое самое безопасное укрытие, готовые с энтузиазмомспрятаться под маской грима, идеально прикрывающего нашу сияющую белую кожу, ивыдавать за актерский талант присущую нам фантастическую грацию и гибкость.

Мы стали актерами, профессиональной труппой бессмертных,которые сошлись вместе, чтобы поставить бодрые декадентские пантомимы длясмертной публики, так и не заподозрившей, что мы, белолицые лицедеи, намногострашнее любого из чудовищ, фигурировавших в наших фарсах или трагедиях. Такродился Театр вампиров.

И я – никчемная шелуха, выдающая себя за человека и имеющаяна то меньше прав, чем когда бы то ни было прежде, – стал егоруководителем.

Это было самое меньшее, что я мог сделать для своихосиротевших приверженцев старой веры, счастливых, купающихся в безвкусной роскоши,которая царила в безбожном мире накануне Великой революции.

Почему я так долго правил этим театром, служившим для насщитом, почему я год за годом оставался с этим своеобразным собранием, я незнаю, знаю только то, что я нуждался в нем, нуждался не меньше, чем в Мариусе ив нашем венецианском доме или же в Алессандре и в общине, обитавшей подсклепами кладбища Невинных. Я нуждался в убежище, куда мог направиться передрассветом, где, как я знал, надежно укрывались другие представители моего рода.И могу точно сказать, что мои последователи-вампиры нуждались во мне. Имнеобходимо было верить в мое руководство, и когда доходило до самого худшего, яне подводил их. Я умело обуздывал легкомысленных бессмертных, которыепериодически начинали подвергать нас опасности, публично демонстрируясверхъестественную силу или крайнюю жестокость, а также с математическимталантом ученого-идиота улаживал все деловые и финансовые вопросы.

Налоги, билеты, афиши, отопление, рожки для освещения,переговоры с капризными драматургами – всем этим занимался я.

И иногда меня охватывала невероятная гордость. С каждымсезоном мы богатели и расширялись, разрасталась и наша аудитория; примитивныескамейки в зрительном зале сменились бархатными креслами, а грошовые пантомимы– талантливыми и поэтичными спектаклями.

Из вечера в вечер я занимал свое место в отдельной ложе,скрытой за бархатными портьерами, – элегантный господин в узких, по моде,брюках, в соответствующем жилете из набивного шелка и в элегантного покрояярком шерстяном пиджаке, с зачесанными назад и стянутыми черной лентой волосами– и думал о потерянных веках, впустую потраченных на соблюдение протухшихритуалов, как думают подчас о долгой мучительной болезни, прошедшей в темнойкомнате среди горьких микстур, бессмысленных песнопений и кошмарных снов. Неможет быть, чтобы это происходило на самом деле: зачумленные оборванцы, нищиехищники, воспевавшие сатану в ледяном полумраке!..

И все прожитые мной жизни, все увиденные мной миры казалисьмне еще менее реальными.