Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я прочла эту записку вслух (без последней фразы), и Митя мрачно спросил, кто такие Нина и Лена.
– Мои подруги.
– Он знает их?
– Нину – да. Еще по Лопахину. И вы ее знаете.
– Не помню. Так, может быть, он у Нины?
– Она еще не вернулась с каникул.
Митя закурил.
– Нет, с ним что-то случилось, – помолчав, подавленно сказал он. – Что же делать?
– Можно было бы позвонить Лене по телефону. Но последнее время у них снимают трубку, очень болен отец. Дмитрий Дмитрич, может быть, мне съездить к Лене? У нас условный знак: я постучу в стенку, и она мне откроет. А вы поезжайте к себе.
– Ну что вы! Поедемте вместе!
– Это очень далеко, на Международном.
– Все равно.
У него на щеке билась жилка, как у Агнии Петровны, когда она волновалась. Мы сели в трамвай, и он сказал:
– Нет его у Лены.
– Дмитрий Дмитрич, уверяю вас, что с ним ничего не случилось.
– Вы не знаете Андрея. Он не мог не подождать меня после доклада.
– Я знаю его лучше, чем вы думаете.
– Тем более. Вообще он был какой-то странный.
– Ну вот… придумайте еще что-нибудь!
– Я не придумываю. Это проскользнуло у меня в сознании, но как-то смутно, потому что я должен был через несколько минут выступать. А теперь я вспоминаю: он был очень расстроен.
– Чем же?
– Не знаю. Он побледнел, когда мы заговорили о вас, – вдруг вспомнил Митя. – Да, да! Он побледнел и спросил: «Так она тебе ничего не сказала?» И как раз в эту минуту Николай Васильевич объявил мой доклад. Что вы должны были сказать мне, Таня?
Я ничего не ответила. Мы сошли с трамвая. Парадная дверь в доме, где жили Быстровы, была почему-то закрыта. Митя позвонил. Дворничиха, шлепая туфлями, показалась в темном подъезде.
– Танечка, я вас очень прошу: объясните, в чем дело?
Мы прошли темный пролет лестницы между первым и вторым этажами. Я спросила:
– Андрей переписывался с вами последнее время?
– Нет. Я получил от него одно письмо – перед самым отъездом из Москвы.
– Ну вот…
Лампочка горела на третьем этаже.
– Танечка, я вас умоляю! Я не пойду дальше. Что изменится оттого, что мы узнаем, что днем Андрей был здесь и справлялся о вас?
– А что изменится оттого, что я…
Теперь мы снова были в темном пролете, а там, через несколько ступенек, опять начинался светлый, и на черной, обитой клеенкой двери был виден голубой почтовый ящик Быстровых.
– …Оттого, что я скажу вам, что мы с Андреем хотим пожениться!
Это было глупо, что я заплакала, но ничуть не смешно, и по Митиному лицу я видела, что он и не думал смеяться. Он взял меня за руки, усадил на подоконник – на лестнице были низкие подоконники – и молча сел рядом.
– Ну вот, а теперь рассказывайте, – ласково сказал он, когда я перестала плакать, и, как маленькую, погладил по голове. – Почему вы так долго молчали? Почему вы плачете? И главное – где Андрей?
– Да не знаю я, где Андрей!
– Ш-ш! Ну ладно, все равно! Не провалился же он, в самом деле, сквозь землю! А теперь…
Он взял мои руки, крепко пожал и хотел поцеловать, но я отняла.
– Поздравляю вас от всей души, милая, хорошая Танечка! Это великолепно, что вы выходите за Андрея, потому что вы оба какие-то светлые, чистые и будете превосходной парой. Но почему этот болван молчал – просто загадка! Если бы у меня была такая невеста, я звонил бы о ней на каждом углу.
Я подняла глаза: у него было доброе лицо и голос звучал сердечно и просто. «Если бы у меня была такая невеста»… О, если бы! У меня снова стали капать слезы, сперва две-три, а потом сразу много, так что пришлось встать и отойти в сторону, чтобы справиться со слезами.
– Спасибо, Дмитрий Дмитрич! Но все это… далеко не так просто. Вы даже не можете себе представить, как я хорошо отношусь к Андрею! Но в тот день, когда я получила от него письмо – это было в Анзерском посаде, – письмо, в котором он спрашивал меня, разделяю ли я его чувства… я все-таки не решилась ответить «да», хотя никогда еще не встречала человека лучше, чем он, и часто думала, что, может быть, никогда и не встречу.
Кто-то не спеша поднимался по лестнице, и я говорила все тише, наконец шепотом, так что Митя должен был встать и подойти поближе, чтобы услышать меня.
– Но когда я наконец решила, что скажу ему «нет», за мной прибежали, потому что ему стало плохо. И я… Он был при смерти, и я не могла… Это вышло случайно. Но вы не скажете ему, что это вышло случайно? И вот теперь, когда он приехал…
Я замолчала – не потому, что было сказано все, а потому, что мои слова были так ничтожны, так жалки в сравнении с тем, что я чувствовала в эту минуту! И так непохожи на правду!
Митя грустно смотрел на меня.
– И вы думаете, что вам это удастся?
– Что удастся?
– Да вот… не выйти