Хрулев тотчас же согласился написать такое отношение. Но пояснил, что оно должно быть на имя губернатора Джунковского, которому подчиняется пересылка. Да хоть на имя черта, ответил Белецкий.

Два начальника договорились, что Азвестопуло немедленно едет в ГТУ на Греческий проспект. Пока он добирается, бумагу уже подготовят.

Сергей с чувством пожал директору руку на прощанье. Хотел что-то сказать, но передумал. Степан Петрович тоже промолчал. Хотя по лицу было видно, что его так и подмывает задать пару вопросов… Оба решили, что тут лучше не трепать языком.

Прежде чем ехать в Москву, следовало подготовиться. Лебедев сказал, что губернатор там большой формалист и может выставить препоны. И взялся телефонировать Джунковскому.

Василий Иванович в начале века возглавлял Московскую сыскную полицию. Он знал Джунковского, когда тот еще состоял адъютантом великого князя Сергея Александровича. Вся жизнь этого человека была связана с великим князем. Будучи камер-пажом, он участвовал в его венчании. Потом служил под командой Сергея Александровича в Преображенском полку. Когда дядю царя взорвали террористы, это пошло Джуну (так его звали в верхах) на пользу. Он сделался губернатором и генерал-майором Свиты Его Императорского Величества.

Лебедев телефонировал его превосходительству в присутствии Азвестопуло. Он попросил генерала, чтобы тот позволил чиновнику Департамента полиции как можно скорее получить двух каторжников и этапировать их обратно в столицу.

Джунковский сразу уловил суть дела и спросил:

– Почему ваш чиновник хочет исполнять роль конвойной команды? Так не полагается.

Лебедев объяснил:

– Тут личный мотив. Он выручает своего командира. Статский советник Лыков попал в Литовский замок ни за что. Точнее, за то, что слишком рьяно выполнял свой долг. Уголовные сговорились отомстить и оболгали сыщика в суде. Теперь правда всплыла, нужно заново расследовать дело и отпускать статского советника на свободу. Но эти судейские… Вы же их знаете.

– Что судейские? Отказывают в новом следствии?

Василий Иванович ответил:

– Если бы могли, с удовольствием бы отказали. По счастью, сделать это они не имеют права. Есть признания свидетелей, как все было на самом деле. Но следователь тянет время. А Лыков меж тем сидит за решеткой! Настоящие виновные со дня на день уедут на каторгу, замучишься потом их оттуда вытребывать. Вот Азвестопуло и пытается ускорить пересмотр дела. Алексей Николаевич Лыков – такой человек, что все считают своим долгом ему помочь. Страдает ни за что. Хрулев послал вам отношение с просьбой выдать двух мерзавцев нашему чиновнику. Прошу не отказать.

Генералу понравилось, что молодой сыщик помогает своему учителю. И он сказал:

– Будет сделано, Василий Иванович. Ваш грек ведет себя порядочно. Пусть с вокзала едет прямо ко мне. А чтобы он скатался в Москву не зря, я сейчас же распоряжусь задержать отправку тех негодяев в Нижний Новгород. Как их фамилии? Кайзеров и Дрига? Договорились.

Сутки спустя Сергей вошел в дубовые ворота Бутырского замка. Непостижимым образом они сохранились еще со времен Екатерины Второй… В правой фланкирующей башне коллежский асессор показал бумаги и стал ждать «тех негодяев». Порядки в Бутырке после убийства надзирателей были строгие. Азвестопуло потратил целый час, пока добился желаемого. Наконец привели гайменников. Кайзеров держался развязно. Он напевал каторжную частушку «Мне не жалко всех людей», позванивал кандалами и на прощанье шутовски раскланялся с паханами[142]. Дрига сразу почуял недоброе и смотрел исподлобья.

До Николаевского вокзала коллежского асессора сопровождали двое городовых. На перроне они сдали арестантов Продану, одетому в форму унтер-офицера конвойных войск. Получили расписку, откозыряли и ушли.

Арестанты с конвоирами направились к желтому вагону. В соседнем зеленом[143] ехали к месту службы жеребники в лакированных сапогах и гарусных поясах, пьяные в стельку. Завидев каторжных с цепями, они подошли поговорить. Продан стал их отгонять, однако новобранцы уже ничего не соображали. Тут подоспел полковник Запасов с жандармами и осадил дураков.

Конвой с арестантами занял отдельное купе. Пассажиры с опаской косились на них. Лука и здесь отличился: проходя по вагону, горланил «Матаню». Азвестопуло с размаху заехал ему в ухо. Тот огрызнулся:

– Я жалобу подам прокурору.

– Не подашь, – отрезал Продан.

– Это отчего же?

– А скоро узнаешь.

После этого они несколько часов ехали молча. Кайзеров тоже что-то заподозрил и подвязал цепь ножных кандалов к поясу повыше, чтобы сподручнее было бежать. Сергей с Игорем Алексеевичем усмехнулись и ничего не сказали.

Поезд летел вперед, за окном медленно смеркалось. Позади остались Клин, Тверь, Вышний Волочек. Подъезжали к маленькой станции Заречье, на 286-й версте от Москвы. Вдруг Азвестопуло приказал уголовным:

– Встали, выходим!

– Зачем это? – смутился Дрига. – Здесь и буфета нет…

– Хочу ноги размять. Ну, живо у меня! Поезд стоит пять минут.

Придерживая кандалы, арестанты спустились на дебаркадер и осмотрелись. Темно, горит одинокий фонарь… Коллежский асессор направился к будке кассира. По пути пожал, как старому знакомому, руку станционному жандарму. Тот подошел к пассажирам и козырнул Продану:

– Здравия желаю, ваше высокоблагородие!

– Здорово, Деримедведь. Принимай.

Лука, услышав, что унтера титулуют как штаб-офицера, не раздумывая кинулся бежать. Но вахмистр ловко ухватил его за кандалы, дернул и повалил на землю. Дрига, застыв от страха, даже не шелохнулся.

Жандарм довольно сообщил капитану:

– Когда хотите схватить каторжного, всегда дергайте за железо.

– Учту, Андрей Зиновьевич.

Из темноты появился Титус, а от будки подошли Азвестопуло с Запасовым. Полковник осмотрел картину и пнул лежащего в бок:

– Вставай, скотина.

Тот охнул, но подниматься не спешил. Тогда его подхватили под руки и поволокли прочь.

Позади вокзала обнаружилась пароконная линейка. Титус залез на козлы, остальные расселись: кто по своей воле, а кто понуждаемый тычками. Каторжные поняли, что дело плохо, и молча ждали своей участи. Их конвоиры тоже не трепали языком. Линейка скрылась в темноте. По раскисшей дороге ехали не более двадцати минут. Экспедиция высадилась возле одиноко стоящей в лесу избы. В единственном окне горел свет.

Каторжных затолкали внутрь, и они увидели генерала с пустым рукавом, сидящего возле нетопленой печки. Между колен он держал шашку с георгиевским темляком. Генерал смерил гостей недобрым взглядом и спросил: