Свет газовой лампы насмешливо подрагивает за стеклом. В голове у него все кружится. Теперь еще и Дэвид пропал!

Тут он вспоминает о паническом страхе Дэвида, поспешно бежит через гостиную к террасе, внимательно осматривает сад, но и там никого нет.

«Проклятый идиот, где же ты?»

Может быть, он вернулся к забору?

«Что я тебе говорил, Люк? Он был трусом и останется трусом».

Габриэль вздрагивает.

«Удивлен?»

«Скорее… Ну, знаешь… Я думал, ты…»

«Что? Ушел? Ни за что. Я никогда тебя не разочарую».

«Разочаруешь?»

«Ты слишком взволнован. Тебе нужно успокоиться, Люк. Смотри, как у тебя руки дрожат».

Габриэль смотрит на свои руки и решает не обращать внимания на дрожь.

Он снова оглядывает сад и щурится, присматриваясь. В глубине слева виднеется какое-то сооружение со стеклянными стенами. У Габриэля учащается пульс.

«Подожди, Люк! Подумай!»

Но Габриэль, не раздумывая ни секунды, бросается бежать. «Оранжерея, – думает он. – Это же разбитая оранжерея!»

Он останавливается перед металлическим остовом оранжереи и смотрит на осколки стекла, усыпавшие растения, землю и деревянный пол. По спине у него бегут мурашки. Солнечные лучи пробиваются сквозь листву деревьев, и осколки поблескивают в грязи. Габриэль не задумывается о том, что тут произошло. Он смотрит на дощатый пол: в центре оранжереи виднеется прямоугольное пятно, и на этом участке нет ни одного осколка, зато с ближайшей стороны прямоугольника осколки образуют ровную линию.

В полу люк. И кто-то недавно им воспользовался!

Сердце выскакивает у Габриэля из груди, когда он поднимает крышку люка и видит ступени, ведущие к закрытой двери в стене. Точно в бреду он спускается по лестнице и ощупывает дверную раму. Ручки на двери нет, как нет и зазора, куда можно было бы засунуть рычаг. Рядом на оштукатуренной стене находится панель кодового замка. Габриэль простукивает дверь. Звук глухой.

Он бежит вверх по лестнице, осматривает осколки и ящики с цветами и вскоре находит то, что ищет: небольшую металлическую лопату. Острый край лопаты врезается в штукатурку вокруг приборной панели, точно мотыга. Отсыревший за долгие годы цемент легко поддается. Выбив достаточно широкую дыру в стене, Габриэль просто вынимает приборную панель. Остальное – вопрос навыка, приобретенного за долгие годы работы в «Питоне». Он соединяет нужные провода, и дверной замок с тихим щелчком открывается.

Габриэль распахивает дверь.

«Она ведет в тайный проход», – проносится у него в голове.

Он блокирует язычок замка, чтобы дверь не захлопнулась, и всматривается в полумрак. Гладкие бетонные стены теряются во тьме. Судя по всему, коридор ведет в сторону виллы. У Габриэля ноет в животе. «Это страх», – удивленно думает он. Не страх за Лиз. Не тот страх, который он испытал, когда ротвейлер попытался перегрызть ему горло или когда кто-то душил его. Это ноющее ощущение в животе – глубинный страх, первородный, уходящий корнями в его душу. Габриэль смотрит в темный коридор, и этот коридор точно манит его. Он идет вперед.

Через десять метров вокруг становится совсем темно, но Габриэль все же может что-то рассмотреть, потому что его глаза привыкли к темноте. Через пару метров бетон сменяется голыми кирпичными стенами. Тут чувствуется сквозняк, и у Габриэля волосы поднимаются на затылке, как шерсть на загривке у молодого пса.

Он оглядывается. В дверной проем проникают лучи восходящего солнца – нежный, бледно-голубой свет. В лицо ему бьет порыв ветра, и вдруг полоска света становится у́же, тоньше… И дверь закрывается – очень тихо, но Габриэлю кажется, будто только что столкнулись два грузовых поезда.

Его обволакивает неестественная тишина.

Гробовая тишина.

Он слышит только звук собственного дыхания.

И вновь то же ощущение в животе. Габриэль помнит, что когда-то уже испытывал что-то подобное, давным-давно, когда был еще ребенком.

Он касается рукой шероховатых, чуть влажных кирпичей, идет по коридору, и ему кажется, что он ступает босыми ногами по ступеням лестницы, спускаясь вниз. Дальше, все дальше, в самое средоточие…

«Возьми себя в руки, Люк, возьми себя в руки. Такой, как ты, ни за что не станет бояться!»

«Я не Люк! Я Габриэль!»

«Вот как? – язвительно шепчет голос. – Ты думаешь, что справишься без меня?»

– Я уже и сам не знаю, что я думаю, – вслух отвечает Габриэль.

«Тогда уж будь любезен, прекрати строить из себя невесть что. Все это тебе не по плечу. В такой ситуации нужно обратиться за помощью. Люк именно так бы и поступил!»

Ощущение в желудке усиливается, и Габриэлю кажется, что его тело скукоживается.

– Я не Люк. Я Габриэль! – шипит он, и многоголосое эхо разносит его слова по коридору.

Пол действительно уходит вниз под наклоном, и осторожные шаги Габриэля слышатся в тишине.

Скорее инстинктивно, чем повинуясь представлению о том, что каждый коридор должен где-то заканчиваться, Габриэль выставляет левую руку перед собой, чтобы не удариться.

В какой-то момент он нащупывает в темноте впереди деревянную дверь и останавливается.

На уровне его бедра находится металлическая ручка.

Сердце гулко бьется у Габриэля в груди. Слишком быстро, слишком громко. Словно он стоит перед лабораторией своего отца.

Он знает, что должен открыть эту дверь. Должен выяснить, что скрывается за ней. Но в то же время он понимает, что потом эту дверь уже никогда не запереть. Ноющая боль в животе терзает его.

А затем он нажимает на ручку. И открывает дверь.

После темноты коридора свет режет Габриэлю глаза, хотя в зале под крестовым сводом царит полумрак. И только в глубине крипты между двумя колоннами свет как будто сильнее.

У Габриэля перехватывает дыхание.

Человек в черном стоит там, повернувшись к нему спиной. За ним – серый каменный алтарь. И на алтаре кто-то лежит… Женщина, полускрытая широкой спиной черного человека. Женщина прикована к алтарю цепями за руки и ноги, она лежит на спине. На ней белое, удивительно красивое, но в то же время немного странное платье. Она точно невеста в гробу.

«Лиз!»

Одно мгновение, не дольше, в голове Габриэля звуком лопнувшего воздушного шарика взрывается мысль:

«Лиз!»

Затем его взгляд падает на старое огромное зеркало, установленное за каменным алтарем. В нем отражается Лиз в этом белом платье, натянутом на округлившемся животе. По платью тянется надрез, словно врач собирается сделать ей кесарево сечение. В зеркале видны ее голые ноги, чуть приподнятые над алтарем, как будто она сидит в кресле у гинеколога. Черный человек стоит у ее ног.