у Каррары не было флота, и взять корабли ему было неоткуда, учитывая теперешнее состояние Генуи. Венеция предположила и не ошиблась, что Франческо не рискнет напасть на города лагуны, а вместо этого обратит взоры на запад, где Антонио делла Скала, последний потомок некогда великой династии Скалигери, едва удерживал власть над Вероной и Виченцей – Карраре оставалось только протянуть руку и сорвать эти два перезревших плода. Поэтому, несмотря на всю серьезность ситуации, Венеция воздержалась от немедленного ответного удара и сочла за лучшее подождать и посмотреть.

Это не значит, что дожа Веньера и его советников не тревожила перспектива, в которой Падуанская империя могла распространиться на всю территорию Венето и подступить непосредственно к границам республики. Безусловно, они беспокоились, но понимали: сколь бы легкими ни казались Карраре эти завоевания сами по себе, они повлекут за собой прямую конфронтацию с Джан Галеаццо Висконти, который недавно сверг своего дядю, старого Бернабо, почти наверняка отравил его и завладел Миланом (а вскоре после этого, в знак благодарности за успех предприятия, приступил к строительству Миланского собора). Джан Галеаццо – интриган и лицедей, движимый непомерным честолюбием и ненасытной жаждой власти, – был самым опасным отпрыском своего знаменитого семейства. Любой конфликт интересов с таким человеком рано или поздно перерос бы в открытую вражду, а открытая вражда с Джан Галеаццо означала неизбежное поражение. Таким образом, Венеции оставалось лишь выждать время. Воевать с Каррарой не было смысла: он благополучно уничтожит себя сам.

Надо признать, Карраре хватило ума договориться с Миланом, прежде чем выступить против Антонио делла Скалы. 19 апреля 1387 г. он заключил с Джан Галеаццо соглашение о разделе земель, которые будут отняты у Скалигери: Верона должна была отойти к Милану, а Виченца – к Падуе. Поначалу все шло в соответствии с замыслом. Верона сдалась, оказав лишь символическое сопротивление; Антонио бежал в Венецию, оттуда во Флоренцию и, наконец, в Рим, где вскоре умер от яда. Но в гербе Висконти не зря красовалась змея: Джан Галеаццо нарушил соглашение и забрал себе не только Верону, но и Виченцу.

Только тогда Франческо Каррара понял то, что Венеция понимала с самого начала: миланец перехитрил его и намеревался уничтожить, сочтя, что он, Каррара, больше ему не пригодится. Проглотив гордость, Франческо обратился к дожу Веньеру, указав, что Висконти бесконечно более опасен для республики, чем он сам, и что единственная надежда на спасение для Венеции состоит в том, чтобы сохранить независимую Падую как буферное государство между ней и владениями Висконти. Но Висконти и здесь переиграл его, отправив на Риальто своих послов с предложением: если Венеция признает за ним права на Падую, он вернет республике Ченеду, Тревизо и несколько стратегически важных крепостей на побережье лагуны.

Перед дожем встал нелегкий выбор. Каррара, безусловно, действовал в своих интересах, но его аргументы были убедительны. Вместе с тем вот уже дважды за последний год Джан Галеаццо наглядно доказал, какой он опасный сосед. Не имелось причин полагать, что он обойдется с Венецией честнее, чем с Падуей или Вероной и не нанесет ей удар в спину, как только наступит подходящий момент. И все же после недавней войны венецианцы в очередной раз утвердились во мнении, что их город неуязвим; чтобы вести полноценную торговлю с Центральной Европой, они нуждались в контроле над Тревизо и горными перевалами; наконец, они отдавали себе отчет, что из Падуи не выйдет успешного буферного государства, пока она остается под властью Франческо Каррары, которого они ненавидели и давно мечтали уничтожить. 29 мая 1388 г. Венеция официально приняла предложение Милана.

Каррара и тогда не потерял надежды. Предположив по понятным причинам, что решение Венеции полностью продиктовано неприязнью лично к нему, он отрекся в пользу своего сына Франческо, прозванного Новым (чтобы отличать его от отца). Но это не помогло. Висконти двинул войска на Падую, и в то же время к городу подступила венецианская эскадра, поднявшаяся по Бренте. Франческо Новый капитулировал; отца и сына перевезли как пленников в Монцу и Асти соответственно, а Венеция обзавелась новым, смертельно опасным соседом.

Курс, который она приняла в отношении Джан Галеаццо Висконти, был очень прост: избавиться от него как можно скорее. Достичь этого в одиночку Венеция, разумеется, не могла, но в вечно вращавшемся калейдоскопе североитальянской политики снова и снова складывался один и тот же узор: как только какая-нибудь держава становилась слишком большой и влиятельной, другие государства объединялись, чтобы ее уничтожить. На это Венеция и сделала свою ставку. Джан Галеаццо уже стал самым могущественным государем Европы (куда сильнее, к примеру, чем Ричард II Английский или Карл VI Французский, страдавший психическим расстройством), но и этого ему было мало. Захватив Падую, он – не прошло и года – положил глаз на Флоренцию и Болонью.

На сей раз он переоценил свои силы. Франческо Новый, вскоре после пленения бежавший из Асти со своей семьей, все это время усердно сколачивал сопротивление и стал главным вдохновителем антимиланской лиги, которая начала приобретать зримые очертания. Помимо самого Франческо и правителей Флоренции и Болоньи, в лигу вошли Франческо Гонзага из Мантуи, Кан Франческо из Вероны (лишившийся наследства сын Антонио делла Скалы) и герцог Роберт Баварский. Не хватало только Венеции, без которой все предприятие было бы обречено на провал. И Венеция без колебаний присоединилась к союзу. Всего двумя годами ранее она выступала союзницей Джан Галеаццо и непримиримым врагом Каррарези, но ни одно государство Италии не могло себе позволить такое дорогое удовольствие, как верность. Успех венецианской дипломатии зависел от способности гибко поддерживать баланс и стравливать врагов республики друг с другом. Так и на этот раз Венеция без всякого зазрения совести отвернулась от бывшего союзника, присоединилась к лиге и, благоразумно избегая открытых военных столкновений, предоставила Франческо Новому и юному делла Скале земли недавно возвращенного Тревизо как стартовую площадку для отвоевания Падуи.

Весна 1390 г. выдалась жаркая и засушливая. В ночь на 18 июня Франческо Новый скрытно провел небольшой отряд по пересохшему руслу Бренты до самого центра родного города. Единственное заграждение – деревянный частокол – не задержало их надолго, а граждане Падуи (за два года не раз пожалевшие о том, что так поспешно признали над собой миланского тирана) приняли своего наследственного правителя с распростертыми объятиями. Вполне вероятно, что Франческо при этом невольно спас Флоренцию; во всяком случае, события в Падуе серьезно замедлили продвижение Джан Галеаццо, который был вынужден вывести из Тосканы значительную часть войска, чтобы мятеж не перекинулся на Верону (которая тоже попыталась, хотя и