Харка пошел к ослам.

— Встретимся здесь, — сказал отец. — Я хочу еще раз взглянуть на лошадей.

Харка кивнул, и Маттотаупа ушел.

Харка, став в стороне и стараясь не привлекать внимания, наблюдал за ослами. Те смирно стояли в стойле перед кормушкой, привязанные за уздечки, и казались безучастными ко всему, что происходило вокруг. Одинакового роста и одинаковой масти, они, судя по всему, были еще молодыми. Невозможно было с одного взгляда определить самого буйного из них. А может, все они были строптивыми и не терпели всадника.

Харка подошел ближе и стал внимательней приглядываться к каждому из них. Один из служителей, заметив это, что-то сказал ему. Он не понял его слов и, чтобы не возбуждать подозрений, покинул шатер и отыскал отца. Потом, заглянув еще к хищникам, они вернулись в гостиницу, лучшую в этой части города. Обстановку очень простых номеров составляли кровати с шерстяными одеялами, посуда для умывания и шкафы. При гостинице, которая служила почтовой станцией, где отдыхали и меняли лошадей курьеры западной линии, имелась просторная конюшня. Жизнь здесь всегда била ключом, особенно в трактире, расположенном на первом этаже.

Маттотаупа и Харка легли на свои кровати и стали ждать условленного часа, чтобы всем вместе отправиться в цирк. Художник предложил перед этим поужинать, но дакота не понимали, почему белые люди постоянно должны были есть. Ведь они же только что обедали! Поэтому они предоставили Желтой Бороде самому набивать себе на ночь желудок и встретились с ним и Длинным Копьем вечером у выхода из гостиницы. Присоединившийся к ним Джим раздал билеты. Он купил целую ложу, по особой цене, как он заявил, поскольку все билеты уже были распроданы.

— А эти места еще были свободны? — с невинным лицом осведомился художник.

— Кассирша приберегала их для особо важных клиентов!

Художник воздержался от дальнейших расспросов на эту тему и выплатил сумму, которую назвал Джим.

Толпа, словно бушующее море, окружила цирковой шатер. Блестки и мишура сверкали в свете фонарей. Народу было столько, что казалось, будто на представление явился весь город. До начала оставался один час, и Джиму пришлось хорошо поработать локтями и плечами, чтобы расчистить им дорогу ко входу. Проклятия, ругательства и шутки сыпались из него, как из рога изобилия; он умел успокоить и даже рассмешить мужчин и женщин, которых бесцеремонно расталкивал. Наконец они пробились ко входу в шатер. Двенадцать распорядителей в красных фраках — первый заслон перед контролерами — с трудом сдерживали натиск публики. Джим сверкнул на одного из них своими зелено-голубыми глазами и что-то шепнул на ухо. После этого всю их компанию быстро пропустили вперед. Так же легко они миновали и контроль. Джим сказал, что немного задержится, потому что хочет помочь контролерам, и, оставив билеты у себя, назвал им номер ложи и номера мест и велел идти дальше.

Художник быстро нашел ложу. Он предложил Харке и Маттотаупе занять передние места, прямо у барьера, ограничивающего манеж, а сам с Длинным Копьем сел за ними. Оставалось еще два свободных места.

Толпа хлынула внутрь. Шатер быстро заполнялся людьми, запахами, звуками. Хорошенькие девушки предлагали зрителям разные угощения. Цирковой оркестр занял свое место над выходом на манеж, музыканты принялись настраивать инструменты.

У входа в шатер вдруг вспыхнула какая-то словесная перепалка. Посыпались ругательства и взаимные оскорбления: «бандиты», «разбойники», «обманщики», «сволочь», «сброд», «ослы», «идиоты», «собаки»… Ссора грозила перейти в драку. Распорядители, находившиеся в шатре и помогавшие гостям найти свои места, бросились ко входу. Там на мгновение воцарилась тишина. Потом группа каких-то людей, рвавшихся внутрь, была общими усилиями выдворена на улицу, где нарушителей порядка так привели в чувство, что они, верно, забыли и думать о своем намерении посетить цирк. Вскоре после этого в ложе появился Джим с толстой златокудрой дамой из кассового вагончика. Они заняли оставшиеся два места.

— Что там произошло? — поинтересовался художник.

— Какие-то шестеро мошенников пытались обмануть контролеров, — ответил Джим. — Заявили, что у них билеты в нашу ложу! Мол, они купили их в кассе.

— Перед тобой?

— Передо мной! Неслыханная наглость! Ну ничего, им уже вправили мозги.

Златокудрая дама ухмыльнулась.

Художник вздохнул и не стал протестовать против таких методов достижения цели. Он понимал, что это бессмысленно. Но решил как можно скорее избавиться от этого Джима.

Оркестр грянул бравурный марш. Артисты, которые должны были принимать участие в представлении, вышли на манеж и пошли по кругу. Раздались первые, еще жидкие, но благосклонные аплодисменты.

Сначала выступали акробаты. Харка внимательно следил за каждым их движением. Хлопать в ладоши он не привык и поэтому воздерживался от аплодисментов. Музыка показалась ему чересчур громкой. Он с нетерпением ждал номера с лошадьми. Еще больше его интересовали индейцы и ковбои — даже больше, чем брыкающийся осел. У художника была программка, и в промежутке между двумя номерами, когда униформисты сворачивали ковер и убирали реквизит, он прочел своим товарищам, что должно было последовать дальше. Индейцы и ковбои — гвоздь программы — выступали после антракта. Перед антрактом должен был состояться аттракцион с брыкающимся ослом — как своего рода клоунада.

На манеже тем временем демонстрировала свое искусство молодая наездница. Харка очень скептически смотрел на ее трюки. На такой широкой лошадиной спине и при таком ровном беге лошади нетрудно вставать на цыпочки или стоять на одной ноге. Запрыгнуть на лошадь девушка могла лишь при помощи специального маленького трамплина. А вот как бы она это сделала в прерии? Или она всюду таскает с собой свой трамплин? Впрочем, она ведь всего лишь девушка. Смешно ожидать от нее большего.

Гораздо интереснее ему были дрессированные лошади, хотя дрессировщику достались менее восторженные аплодисменты, чем улыбающейся наезднице. По сигналу — хлопок бича и короткий крик — на манеж выбежала группа красивых, холеных лошадей, которые опускались на колени, ложились, притворялись мертвыми, вставали. Без наездников! Вот это выучка! Харка подумал, что ему тоже не мешало бы кое-чему научить своего Чалого. Например, притворяться мертвым. Очень полезный навык!

Затем раздался звук трубы, и на арену выехал осел. На нем задом наперед, держа осла за хвост, сидел смешно размалеванный клоун в широком платье и длинных перчатках, с крохотной шляпкой на голове. Публика встретила его хохотом.

Клоун жестом попросил зрителей успокоиться и, когда шум стих, сказал:

— Господа! У меня такое впечатление, будто я сижу задом наперед — я никак не могу найти голову осла. Но может, у него вовсе нет головы? Не соблаговолит ли почтенная публика сказать мне это?

Зрители наивно подыграли ему и закричали, что ему нужно повернуться.

— Что? — спросил клоун, оттопыривая рукой ухо.