Стража подхватила нищенку под руки и поволокла в сторону, а баба упирается и сыплет без умолку бранными словами:

— За что?! За что сироту обижаете?! Нет у меня ни батюшки, ни матушки, все в татаровом плену сгинули, а тут меня, сиротинушку, княжьи люди порешить хотят! Пожалейте несчастную, заступитесь за бедную!

— Эй, дядьки, что же вы юродивую обижаете?! Басурмане того не делают!

Стража не слышит, тащит юродивую от князя, а девка крепко держит его за полы и орет во всю глотку:

— Князь, Божий человек, ты такой же юродивый, как и я, подай монетку, помоги сироте!

Василий пробовал освободиться от крепких пальцев нищенки, но она все сильнее тянула его за полы. Наконец стражи отцепили юродивую, и князь, теряя равновесие, качнулся, и не будь рядом чернеца, который подхватил князя на руки, упал бы Василий оземь.

— Спасибо тебе, мил-человек, спасибо, как тебя звать?

— Государь, это я — Прошка Пришелец, слуга твой, — зашептал горячо Прохор Иванович.

— Прохор? — насторожился Василий Васильевич.

— Прохор, государь, Прохор, только ты криком меня не выдавай, тайно я здесь, государь.

— Какой же я теперь государь, Прохор Иванович? — Василий оперся о крепкое плечо слуги. — Ровня мы теперь. Да и ты для меня что брат. С ближними я так не жил, как с тобой, только ты один и мог меня понять.

— Я к тебе вот с чем пришел, Василий Васильевич, — шептал монах в ухо князю, — недолго тебе еще в темнице маяться. Народ против Дмитрия силищу собирает, ты только прими личину агнца. Кайся побольше и ни в чем Дмитрию не перечь, а то он, ирод, и живота лишить может. Будем мы в Угличе с воинством на Петров день. Вот тогда и освободим. Много нас: князья Ряполовские с дружиною, Иван Васильевич Оболенский, Степан Ощера, Юшка Драниц, да разве обо всех скажешь! А сейчас мне идти надо, Василий Васильевич, не ровен час, признает кто. Вон стража твоя возвращается.

— Ступай, Прохор, ступай, — шептал князь в спину удалявшемуся монаху.

— Стало быть, Ряполовские разбили мой отряд и ушли в Литву? — переспросил Шемяка.

— Так оно и было, государь, — отвечал боярин Иван Ушатый. — Князья Василия хотели освободить, к Угличу шли, да на отряд натолкнулись. А Семен Филимонов с дружиной к Москве подступает, с ним Русалка, Руно и многое дети боярские. А еще Новгород против тебя подбивают, оттуда отряды идут, и скоро они всей ратью под Москвой будут. Что делать будем, князь? — басил боярин.

Дмитрий поднялся со стула, подошел к горящей свече, взял ее в руки и долго наблюдал за ровным желтоватым пламенем. В последние недели князь осунулся, лицо его стало худым, и серые тени залегли под глазами. И боярин вдруг подивился тому, как похожи двоюродные братья: у Василия те же острые скулы и тот же упрямый подбородок. И Василий когда-то смотрел так же дерзко и прямо. Характером-то они под стать друг другу: никто уступить не хочет… Дмитрий зажег еще свечи, и полумрак растаял, тени под глазами Дмитрия пропали, лицо разгладилось.

— За владыками послать надо, — решил двадцатишестилетний князь. — А там… решим, как быть далее. И еще, пусть Иван Можайский с боярами прибудет. А то все на хворь ссылается.

Владыки прибыли все разом к Ильину дню. Ехали через сжатые поля, где жницы, как невесту, украшали лентами первый сноп. Видать, в этот год у Ильи борода будет густой и длинной, урожай уродился на славу, и бабы, присев на сжатые снопы, ели хлеб: как же проехать и не отведать каравая из нового зерна, и девки в этот день приставучие и хмельные в ожидании предстоящих свадеб.

Шемяка на Ильин день отправился травить зверя. Так он поступал всегда в надежде заполучить удачу в следующем году. В прошлое лето он убил медведя, и это принесло ему удачу — который месяц он княжит в Москве, а Василий Васильевич — старше его на пять годков — называет Дмитрия старшим братом.

Сейчас Дмитрий Юрьевич не просто хотел загнать зверя, он желал добычи, достойной московского князя. Несколько раз пробегали мимо олени, князь велел придерживать собак и ждать случая, когда появится настоящий зверь. И ожидание не обмануло его — вдруг из леса навстречу всадникам вышел тур. Зверь был огромный, черной масти, только на самом животе шерсть рыжая и лохматая сосульками стелилась по траве. Бык легко нес свое длинное красивое тело. Он не боялся великого князя — разве может он чего-то опасаться, если ему принадлежит целый лес! Тур гордо повернул голову, показывая кривые и величавые рога, и нагнулся к сочной траве. Дмитрию подумалось, что этого зверя не взять сразу, его нужно победить хитростью, как был побежден Василий. Незаметно бы подкрасться к зверю и копьем распороть гортань, тогда он упадет на колени, как это уже сделал Василий Васильевич. А тур не замечал опасности, склонившись к душистому клеверу.

— Я пойду один, — сказал Дмитрий. — Я сам хочу повалить его. Вы зайдите со стороны леса и гоните его на меня… и пусть произойдет так, как угодно Господу.

Боярин Иван Ушатый согласно кивнул и, сделав знак отрокам, повел их в лес, чтобы вспугнуть зверя звуками охотничьих рожков. Густая трава укрыла быка, и из-за нее виднелась только черная спина. Иногда зубр поднимал голову, смотрел в сторону Дмитрия, оставшегося в одиночестве, видно, князь не внушал зверю никаких опасений, и его голова тонула в многотравье.

Из леса раздался протяжный звук трубы. Зверь поднял голову и долго прислушивался к незнакомым звукам. Это была опасность, и тур неторопливо, словно не хотел уронить своей царственности, пошел прочь с поля. Звук приблизился и теперь раздавался с той стороны поля, где намеревался укрыться тур. Бык остановился, поводил из стороны в сторону огромными рогами, а потом легкой трусцой поспешил в обратную сторону. Пение трубы становилось особенно громким — тур уже слышал, как к нему пробирались загонщики князя: ломались ветки, трещали сучья и мелко звенел бубен.

Оставался единственный путь — через поле! Туда, где стоял человек.

Князь спрыгнул с коня и приготовился к встрече, он смело шел вперед, и это бесстрашие насторожило зверя. Тур ускорил шаг, пытаясь избежать столкновения, но человек приближался: звучание труб становилось все настойчивее и продолжало гнать его к человеку. И тур побежал прямо на князя. Он гордо поднял свою огромную голову, готовый к бою с этим маленьким существом. Дмитрий различил в густой темной шерсти крошечное белое пятно у основания шеи. Шемяка остановился, сжав в руках рогатину, терпеливо дожидался зверя, и, когда до тура оставалось несколько саженей, Дмитрий размахнулся и с силой, с диким криком метнул рогатину прямо в белое пятно. Каленый острый наконечник распорол толстую кожу, с хрустом, сокрушая позвонки, застрял в теле зверя. Зубр мотнул головой, пытаясь избавиться от рогатины, замер на мгновение, а потом завалился на бок.

Подъехал боярин Ушатый и, изумленно разглядывая поверженного тура, пробасил:

— Хорошо бросаешь, князь. С первого раза одолел, а зверь-то огромный! Мы уже с самопалами стояли, вдруг на тебя кинется. Помнишь, как в прошлом месяце из дворни твоей Игнатку-загонщика на рога поднял? Этот самый и будет, я его по белому пятну на шее признал.