— Другими словами, вы предъявляете территориальные претензии к соседнему государству?

— Хохлы никогда не имели самостоятельного государства. А Крым никогда им не принадлежал. Крым был передан только для административного управления в границах одного государства.

— Но если сегодня эти земли оказались у них…

— Не оказались. Они остались там, где находились сотни, тысячи лет назад. Остальное — предательство. И с этим предательством я намерен разобраться.

— Виновников сбросите с крыши этого Дома? — хихикнул крысоид.

— Может быть.

— Но если пойти по этому пути, то и северо-западные территории… Морское побережье…

— И с этими мызгачами разберусь. Ведь это наши военные трофеи, мы их получили, разгромив на поле боя тевтонцев, ливонцев и прочих фашистов.

— А себя вы не считаете фашистом?

Пыёлдин задумчиво посмотрел на крысоида, замершего в ожидании ответа, на его обнажившиеся два передних зуба, потом повернулся к Анжелике. Красавица чуть заметно кивнула божественной своей головкой.

— Я тоже так думаю, — сказал Пыёлдин, стоявшие наизготове у двери три его помощника сразу все поняли и, не раздумывая, шагнули к ведущему. Тот покрылся смертельной бледностью, отшатнулся к камерам, попытался спрятаться за многочисленные треноги. Собакарь, Кукурузо и Бельниц все равно настигли бы крысоида, никуда бы он от них не делся, но его спас Цернциц.

— Мы благодарим всех за внимание, — сказал он несколько церемонно. — Надеемся, у нас еще будет возможность встретиться и поговорить более подробно. До скорой встречи! — И, нажав маленькую кнопочку на карманном пульте, Цернциц мгновенно отключил весь мир от своего кабинета. Экран погас, комната погрузилась в серые сумерки, операторы начали спешно упаковывать аппаратуру.

Пыёлдин остался сидеть в кресле, и единственное движение, которое он себе позволил, это положить ладонь на пылающее колено Анжелики. Красавица благодарно улыбнулась и склонила божественную головку на пыёлдинское плечо.

Полыхнули одновременно сразу несколько фотовспышек, и на следующее утро все газеты мира воспроизвели счастливую пару — его ладонь у Анжелики на колене, а ее головка у него на плече.

Именно эту фотографию Цернциц выбрал для плаката, оплатив лучшую бумагу, лучшие типографии. В результате ни один избирательный участок не остался обойденным, плакат украшал не только все посольства страны, но и Северный, Южный полюса, космические станции, все поезда, самолеты и пароходы были украшены потрясающей красоты плакатом. Нет, не поскупился Цернциц, азартный игрок, пройдоха и сокамерник будущего президента.

* * *

Ну что тянуть, состоялись выборы президента, все-таки состоялись.

Полную и убедительную победу одержал Аркадий Константинович Пыёлдин, зэк, террорист, шалопут и обормот. Очень мало найдется обидных слов, которыми нельзя было бы обозвать Пыёлдина. Вот разве что пьяницей он не был и в блудники не попал. Все остальное прилагалось к нему в полной мере. Да и эти скромные его достоинства требуют пояснений.

Пьяницей он не был не потому, что так уж ненавидел хмельные застолья. Выпивку и невозможно ненавидеть, поскольку стала она самым надежным средством общения, и отказаться от выпивки, когда тебе предлагают, все равно что оттолкнуть протянутую руку.

Так не бывает и быть не должно.

Пыёлдин сохранил свою питейную девственность только благодаря непрекращающимся отсидкам во всевозможных тюрьмах, лагерях, зонах. Кстати, по этой же причине в нем осталось трепетное представление о женщине, что сразу почувствовала красавица Анжелика.

Наступил поздний июньский вечер, город, погруженный в ночную тьму, мерцал где-то далеко внизу, освещенный множеством кострищ беженцев. Верхние этажи Дома полыхали красноватыми бликами заката, а с другой стороны в окнах отражались луна, звезды, проносящиеся по небу кометы, метеоры, звездные дожди и прочая космическая нечисть.

В Доме стояла напряженная тишина. Во всех холлах, кабинетах, на площадках светились телевизоры, вокруг них сгрудились обитатели — слушали сообщения о результатах выборов. Диктор объявлял поданные голоса по областям, по районам, республикам. В победе Пыёлдина никто не сомневался, ожидали официального заявления.

В кабинете, перед экраном телевизора, сидели в креслах Цернциц, Пыёлдин и Анжелика. Опять показали жирную девственницу преклонных лет, она опять посетовала на невнимание мужчин к ее прелестям, попутно выматерила всех кандидатов, открыто заявила, что с приходом новой власти ожидает перемен в личной жизни.

Потом экран заполнила рыжая и какая-то сатанинская морда человека в рясе, с неестественно громадным крестом на шее. Он твердо заверил, что не намерен отказываться от демократических убеждений.

— С этим рыжим мы как-то сидели вместе, — заметил Пыёлдин.

— И что? — спросил Цернциц.

— Дерьмо.

— Оно и видно.

Потом на экране возникла нечесаная, с жирными волосами, сипловато-смугловатая дама. Окутавшись папиросным дымом, она выразила искреннее восхищение предыдущим оратором, поведала о том, что итоги выборов ее разочаровали, как разочаровывает все, происходящее в этой стране, где основную массу населения составляют негодяи и ублюдки.

— Выключи их, Ванька, — сказал Пыёлдин. — Ну их! Они поганые.

— А ты, Каша, напрасно так… Надо слушать не то, что они говорят, а то, что они хотят сказать, но по каким-то причинам не могут.

— А что они хотят сказать?

— Предлагают объявить выборы недействительными.

— Им не нравится новый президент? — улыбнулся Пыёлдин. — Я им не нравлюсь?

— Они знают, что ты их разгонишь в первый же день.

— А на каком основании выборы можно признать недействительными?

— Мало ли… В свое время был так называемый имущественный ценз… Человек, который не имел достаточно имущества, участвовать в выборах не мог.

— Но у нас же нет такого ценза?

— Значит, надо ввести. Все твои сторонники — голь перекатная. И потому голосовать не имеют права. И все их голоса недействительны… Ну, и так далее. Прописки у них, опять же, нет, жилья нет, средств к существованию, постоянного дохода… Бомжи они — и весь тут сказ.

— Что же получается… Половина страны — бомжи?

— Почему половина, — Цернциц передернул плечами. — Гораздо больше.

— Что же делать? Твоя сверхчувствительная шкура намекает на что-то?

— Намекает, — кивнул Цернциц.

— Поделись.

— Сначала скажи мне, Каша, вот что… Ты в самом деле хочешь стать президентом?

— Если я уже победил, если об этом сообщили по всем каналам телевидения… То почему бы мне и не стать президентом? Я же теперь всенародно избранный. Разве нет?