– А я думала, может быть, вы, Агриппина Леонидовна, объясните, пока я школу не окончила, почему вы пытаетесь меня уничтожить, – как можно нейтральнее ответила я.

Дылда от неожиданности открыла рот, поправила новые, изумительно красивые очки, цвет которых определить невозможно – лилово-персиково-багряно-пурпурный со стразами, и выдохнула:

– Ах…

– Потому что это невозможно, а вы любите сложные задачи? – закончила я. Я ведь давно хотела ей это сказать.

Я знаю, что теперь она начнет открытую войну – будет подходить ко мне на уроке, принюхиваться и спрашивать, давно ли я мылась. Будет говорить мерзости о моих родителях – завуалированные, умные, чтобы к ней невозможно было прикопаться, в случае чего. Будет спрашивать, чем я осветляю усы (которые у меня в принципе не растут) и не потому ли я люблю брюки, что ленюсь брить ноги. Может поинтересоваться, как лично я предохраняюсь от беременности и что делаю, если утром обнаруживаю у себя в постели неизвестного человека. Этот Дылдин нехитрый, но страшный арсенал борьбы с неугодными и непокорными всем известен, он не меняется, он только расширяется, Дылда любознательна и находчива. И уничтожила не одного противника. Причем ее цель – не выгнать, не заставить забрать документы и перейти в другую школу. Ее цель – сровнять человека с землей. Чтобы он лег на землю, а она бы по нему ходила. А он бы ей с земли подарки протягивал и воздушные поцелуи посылал.

Дылда увидела, что Мошкин страдальчески, как большой обиженный пес, смотрит на меня, спрятавшись за кадкой с большим фикусом-переростком, у которого все нижние листья опали и он все тянется и тянется ввысь.

– Лешка! – крикнула Дылда, одним движением отшвырнула мешающих ей подростков и пошла к Мошкину.

Пока она отвлеклась на одного из своих любимых мальчиков, я решила уйти. Сил на Дылду у меня было не очень много, а она теперь от меня не отцепится. Два урока я отсидела, и хватит. Остальные предметы мне не нужны, я их не сдаю, и хвостов у меня нет.

Я пошла домой за мамиными вещами. По дороге зашла в магазин, потому что решила, что нужно приготовить что-то к ее приходу из больницы. В кармане у меня была все та же бумажка с Сашиным номером, и я решила позвонить в том случае, если маму почему-то не будут выписывать. Но если в больнице карантин, то лучше ей поправляться дома. Потому что, хорошо зная свою маму, я понимала, что к ней подойдут в самую последнюю очередь, если ей понадобится помощь. Скорее мама встанет и пойдет по палатам предлагать санитаркам свою помощь. А у нее сил на это сейчас совсем нет.

Я попыталась сварить суп, у меня получилось что-то среднее между пюре и похлебкой. Консистенция странная, но вкус нормальный. Я решила, когда мама придет в себя, поучиться у нее готовить. Мама так вкусно готовит, а я почти не умею.

Я быстро собрала сумку с мамиными вещами и услышала звонок в дверь. Нет, только не это. Я знала, кто там стоит. И лает. Или воет, или рыдает, заламывая руки. Я ведь видела сообщения в телефоне: «Приходи!», «Приходи!!!», «Нужна помощь!» (про помощь – явно в расчете на то, что прочитает мама).

Я подумала, что не стоит открывать – полают, повоют и пойдут восвояси. Но в дверь еще и настойчиво постучали. Ничего себе.

Я распахнула дверь и ахнула. За дверью стояла… мама. В неизвестном мне коротком нежно-оранжевом пальто. На голове у мамы была изящная темно-синяя шляпка, в руках цветы. За мамой маячил, неуверенно и с вызовом поглядывая на меня, мой дорогой папа.

– Что ты не открываешь? – задиристо спросил меня папа. – Ну-ка… Что такое? Ты еще не встала?

– Я уже в школу сходила, пап, – вздохнула я. – Мамочка, прости… А… – Я замялась, насчет одежды ничего спрашивать не стала.

– Вот, папа мне вещи привез… Чтобы я ушла… А то там все болеют, в больнице… Вирус какой-то…

– Но как же… Я вот как раз…

Я растерянно смотрела, как мама вешает пальто и оглядывается на папу. Папа топтался у дверей.

– Тебе вещи вернуть? – спросила мама.

Он что, привез ей вещи крокодильей морды?

Папа развел руками:

– Ну, Вася… Ты даешь…

Нет, значит, купил. А дома у нас он взять мамины вещи не мог? Я открыла рот, чтобы сказать что-то задиристое, остроумное и… не стала ничего говорить.

– Цветы поставь, Сашенька… – Мама протянула мне букет. – Ты… зайдешь, Сережа… или сразу на работу поедешь?

Я насмешливо взглянула на папу. Я помню ту длинную руку в зеленой перчатке до плеча, высовывающуюся из меховой жилетки, которая семафорила вчера папе. Спросит пусть у главных! – оставаться ему на кофе или нет.

– Мам, ты как себя чувствуешь? – спросила я, видя, какие темные круги пролегли у мамы под глазами. – Тебе сказали, как себя вести, какие лекарства пить?

– Отдохнуть ей надо! – безапелляционно заявил папа. – Довела себя. Поехать в хорошее место, морем подышать, выспаться, поесть нормально.

– Я сварила обед вообще-то… – растерянно сказала я.

Мама подошла ко мне, обняла меня, приподнялась на цыпочки, чтобы поцеловать. Ну что за странное, непонятное чувство, когда мама, которая родила тебя, выкормила, вырастила, становится ниже тебя ростом, и ты чувствуешь себя каким-то гигантопитеком!

Папа, глядя, как мы стоим в обнимку, хмыкнул, скинул пальто, ботинки и прошел на кухню.

– Так… – сказал он. – Алехандро… Наливай чего-нибудь погорячее… Да я побегу. У меня в час встреча с поставщиком…

– Клизм? – спросила я.

Папа взглянул на меня.

– Да, дочка, с поставщиком клизм и спринцовок. А что? Тебе стыдно? Да, я бросил диссертацию. Не окончил аспирантуру. Да, я занимаюсь вот таким маразмом. Я – перекупщик. Беру на складе клизмы и развожу их по магазинам. Магазинов очень много. По всей стране. Так что клизмами я наш народ обеспечил. Сделай в жизни что-то лучше меня. Мне надо было кормить детей. Я по-другому не знал, как их кормить. Прости меня.

Я бы тоже могла сказать: «И ты прости меня, папа», но не стала. Мне достаточно было видеть, как задрожали губы у мамы, как она села напротив папы, глядя на него с любовью и пониманием…

– Вась, ну я прав? Что она меня шпыняет? – Папа обернулся к маме.

Мама, само собой, кивнула.

Приятно иногда почувствовать себя, как ребенок «полной» семьи, находящийся в вечной оппозиции к дружно идущим за ручку по жизни родителям. Но между моими-то – крокодилья морда в зеленых перчатках до плеча! Сказать? Я открыла рот и… опять ничего не сказала.

– Шляпку ты оригинальную купил… – пробормотала я, наливая папе несладкий кофе. – Конфету?

– Две, – сказал папа. – Шляпку…

Папа интересным взглядом, непонятным мне, посмотрел на маму. Как… старший брат, что ли…

– А что ты все в вязаных шапках и платках ходишь? Вот как тебе идет красивая одежда!